На военном совете окончательно решили идти по скотопрогонной тропе в Урянхай, в Белоцарск, но в целях соблюдения военной тайны на собрании решили пока об этом не говорить. Кравченко хорошо знал эту скотопрогонную тропу, здесь нечего было опасаться преследования.
— Нам, может быть, придется идти тысячи верст по тайге, и только вперед. Назад дороги нет, — сказал Кравченко партизанам. — Мы грудью должны пробивать себе путь. Но я сейчас не скажу, куда мы пойдем. И если вы верили главному штабу в Баджее, то я думаю, что и здесь он не поведет вас в пропасть. Может быть, нам всем придется погибнуть в этой тайге, погибнуть за идеалы, которые начертаны на наших знаменах: «Да здравствует Рабоче-Крестьянская Советская власть!»
Колонна партизан растянулась на тридцать верст. Она спускалась к реке по узкому, как лезвие ножа, гребню. Среди партизан ехала на лошади Васса, жена Щетинкина; на руках у нее был сын Шурик. Дочери Клава и Надя — на другой лошади, их накрепко прикрутили к седлу. Васса переговаривалась с женой Кравченко Зинаидой.
Женщинам пришлось постричься, надеть мужские брюки и сапоги.
Тяжелораненых везли на пароконных носилках.
Началась переправа через бурную горную реку. На середине реки лошадь Вассы испугалась чего-то, шарахнулась в сторону. Шурик выскользнул из рук Вассы и упал в ледяную воду.
— Шурик! Шурик! — кричала в отчаянии Васса. Несколько партизан бросились в пенящиеся волны и спасли ребенка.
Кровавыми пятнами просвечивало солнце сквозь хвою сосен и кедров. Люди несли тюки, вещи. Вот кто-то бросил самовар, шубу, швейную машинку, бархатную штору.
Володя Данилкин нес под мышкой томики Пушкина и Лермонтова. Рядом с пареньком шагал корнет Шмаков. Вернее, он едва переставлял ноги, бормотал:
— Жэ фэ, уаллен ну? Я не дойду. На каждом привале кого-нибудь хороним.
— А за каким чертом вы увязались за нами? — сердито спросил Володя.
— Хочу погибнуть за идеалы.
— Ну, если хочешь, тогда погибай молча, не распускай панику. Кстати, какие у вас идеалы?
Корнет не ответил. Он с тоской думал, что случай убить Щетинкина ему так и не представился. Помглавкома подвижен как ртуть. А Шмаков бесконечно устал. От супа из черемши можно протянуть ноги. Куда завел всех Щетинкин? Судя по всему, партизанская армия пробивается на юг, возможно в Урянхай. Если даже Шмакову удастся убить Щетинкина — что дальше? Как выбраться из этой проклятой тайги?
И все-таки Щетинкина надлежало убить. Шмаков разработал на первый взгляд неуязвимый план. Но роковой случай все испортил.
Вечером на привале Щетинкин сидел в кругу своей семьи. Здесь же находился Володя Данилкин. Хлебали суп из черемши. Старшая девочка, Клава, спросила Володю:
— А ты командовать умеешь?
Володя в смущении поглядывал на Щетинкина.
— Если бы при штабе не держали, давно научился бы.
Щетинкин улыбнулся, но промолчал. Однако Володя не хотел упускать повод для разговора.
— А правда, Петр Ефимович, что вы в школе прапорщиков учились?
— Все бывало. Вот встретимся с Красной Армией — тебя в школу красных командиров пошлем. Хочешь?
— Еще как! Я про Наполеона читал.
— Понравилось?
— Нет. Если у буржуев такие полководцы, то как с ними воевать? Нам своих таких бы, только чтобы в императоры не лезли.
— А ты, Владимир, соображаешь. Власть-то, она, брат, хуже язвы моровой, если ее у одного человека в избытке. Тут к себе большую революционную строгость иметь нужно.
— Как у Александра Диомидовича и у вас?
— Ну, сказанул! Масштаб не тот. Мы с этой строгостью родились, наподобие тебя. Доски я строгать умею, вот инструмент с собой таскаю; разобьем белых, авось пригодится. Хочешь, буду тебя приобщать к плотницкому ремеслу?
— Нет. Я, как сознательный боец, хочу уничтожать мировую контрреволюцию.
— Ну, ложись спать, сознательный боец.
В это время к костру подошел корнет Шмаков, обратился к Щетинкину:
— У меня срочное сообщение…
— Говорите.
Корнет Шмаков огляделся по сторонам и зашептал:
— Заговор бывших военнопленных. Хотят захватить лошадей и этой ночью уйти обратно в Заманье…
Щетинкин отбросил ложку и вскочил на ноги.
— Идемте!
Они шагали в кромешной тьме. Шмаков достал из-за голенища сапога широкий охотничий нож, спрятал его в рукав шинели. Там, где тропа заворачивала вправо, корнет резко обернулся, хотел наброситься на Щетинкина, но его остановил властный голос помглавкома: