«Агитируя зрелищно, вскрывать интересующие советского зрителя проблемы в преломлении коммунистического мировоззрения…»
Юрий Николаевич рассказывал Кате о выступлениях в Театре Революции таких видных коммунистов-интернационалистов, как Сэн Катаяма, Бела Иллеш, Антал Гидаш, Назым Хикмет и, конечно же, Матэ Залка.
Катя с любопытством рассматривала Матэ. Какой он, оказывается, молодой! Лет тридцати. А она ожидала увидеть в боях поседевшего мужа.
Решив, вероятно, что перед ним молодая актриса, ищущая работу, Залка добродушно спросил:
— Чем могу быть полезен?
— Моя фамилия Максимова… — смущенно проговорила Катя, затрудняясь, в какой форме излагать дело.
— Очень приятно. И что вы хотели, товарищ Максимова? — Залка подбадривающе улыбнулся ей.
— Мой муж просил передать вам лично рукопись пьесы. Вот… — Катя положила перед ним папку.
— Пьеса? Это хорошо. А кто же ваш муж?
— Юрьин Юрий Николаевич…
— Юрьин?! — Залка стал серьезным. — Он ведь в Италии, лечится. Как его здоровье?
— Он умер, — почти прошептала Катя, пытаясь справиться с подступавшими слезами…
— О-о… Простите бога ради, — растерянно пролепетал Матэ. — Но как это случилось? Мы все надеялись… Искренне вам соболезную.
— Он просил, чтобы вы лично прочитали его пьесу, — уклоняясь от расспросов, как можно спокойнее произнесла Катя.
Залка понял, торопливо сказал:
— Да, да, конечно. Обязательно прочитаю. Юру я очень любил. — И после некоторой паузы продолжил: — Он был настоящим коммунистом и очень талантливым человеком. Они с Мейерхольдом вместе начинали в этом театре, который назывался тогда ТЕРЕВСАТ — Театр революционной сатиры. Помню, Мейерхольд хотел поставить его сатирическую пьесу «Нечаянная доблесть», которую горячо рекомендовал Луначарский, но что-то у них не получилось, и Юра поставил ее в Малом театре с режиссером Волконским.
В кабинет вошел довольно высокий худощавый человек с длинным угловатым лицом, большим носом и строго сжатым капризным ртом. Катя узнала Мейерхольда.
— Всеволод, Юра Юрьин умер! — обрушил на него новость Залка.
— Умер? Когда? — удивился Мейерхольд.
— Это его жена… Простите, как ваше имя?
— Екатерина Александровна.
Мейерхольд молча уставился на Катю круглыми серыми глазами.
— Да. Я только что вернулась из Италии, — тихим голосом подтвердила Катя.
Мейерхольд помолчал. Затем как бы про себя пробормотал:
— Странно… Был человек — нет человека…
— Он оставил для нас пьесу… — Залка указал на папку.
— Что ж, это любопытно, — словно очнувшись, проговорил Мейерхольд. — Его пьесы всегда остросюжетны и очень современны. Ты почитай, — обратился он к Залке. И тут же заторопился. — Я поехал в Наркомпрос… — Вежливо кивнул Кате и стремительно вышел из кабинета.
— Они дружили… — сказал Кате Залка, — но Всеволод не любит выказывать свои чувства.
Матэ Залка внимательно расспросил Катю об ее устройстве с жильем, о планах на ближайшее время. Узнав, что она актриса, расспросил, где училась, кто был руководителем группы. Пригласил работать в Театре Революции.
— Только наш театр особенный. У нас четкая социальная установка. Мы работаем, так сказать, на потребу текущего политического момента. Ничего, что вы ориентированы на академизм, на игру «нутром». Это даже интересно. Кстати, Юрий Николаевич любил работать на злобу дня. Помню, как мы ставили его пьесу «Национализация женщин». Пьеса имела большой успех у публики.
— Да, Юрий Николаевич рассказывал мне о вашем театре, — сказала Катя. — Новые характеры в советской действительности… Это очень интересно.
— Ну что же, подавайте заявление. Только у нас правило: сдать экзамены. Решать о приеме будет комиссия во главе с Мейерхольдом.
Он встал, подал Кате руку.
— Будут трудности — приходите прямо ко мне.
Катя вышла из кабинета директора с чувством исполненного долга.
От проявленного к ней участия на душе стало еще горше. Нет, она не вернется на сцену, с этим покончено навсегда. Ей необходимо переменить обстановку, начать жить с чистой страницы. Уходят же в монастырь, в схиму… А она уйдет в другую жизнь. Вспомнились молодые монахини на набережной Санта Лючия. Какая она тогда была счастливая!
На бирже ей повезло — сразу предложили место корректора в типографии «Красный пролетарий». Катя радовалась, что быстро нашла работу. Зарплата, паек, независимость.
В отделе кадров типографии ее встретили очень приветливо.
— Грамотные люди нам нужны, — благодушно произнес пожилой кадровик, в котором было что-то отцовское.