Война разметала семью Максимовых в разные стороны. Ушел на фронт Валентин. Мария Александровна с матерью и дочкой Татьяны эвакуировалась в Свердловскую область. Татьяна Александровна, как врач, оставалась в обороняющемся Петрозаводске.
Завод «Тизприбор» быстро перестраивался для работы на оборону.
Сменилось руководство, ужесточилась дисциплина. То, что вчера казалось важным, стало казаться пустяком, потеряло значение. Военные сводки были не только неутешительными, а прямо-таки трагическими. «О возвращении Рихарда теперь не может быть и речи», — тоскливо думала Катя. Но что стоила личная трагедия в сравнении с общенародной бедой?
В октябре немцы уже стояли под Москвой. Бесконечным потоком шли через Красную площадь батальоны солдат и ополченцев.
До самой весны сорок второго шла битва за Москву. В марте Екатерина Александровна писала сестре уже в Беломорск, куда Мария Александровна была отозвана из эвакуации для работы в Госплане своей республики:
«Милая сестричка моя! Пользуясь свободной минуткой на работе (последний день месяца, план дался сравнительно легко, особенно последние дни), решила сесть написать тебе письмецо.
Я опять сижу без стекол и без рам, даже, можно сказать, была буквально на волоске от смерти. Это все происходит так молниеносно-быстро, что едва успевает дойти до сознания. Все запечатлевается зрением. Успела только подумать: «Как это просто!» И как видишь, жива и невредима. Выручила Москва-река, перед самым моим окном чернеет огромная воронка во льду. Волна прошла выше меня…»
Немцев уже громили далеко от Москвы, и в сердце Кати вновь возродилась надежда на встречу с Рихардом, пусть даже не очень и скорую. Ведь ей по-прежнему переводили часть его зарплаты, и значит, у него все в порядке…
Если бы она знала, что им уже никогда, никогда не встретиться! Рихард еще в октябре сорок первого был арестован японской полицией и сидел в страшной тюрьме Сугамо.
…Знакомый ласковый голос тихо шептал ей на ухо: «Я тебя очень люблю и думаю о тебе… Ты всегда около меня…»
Катя всхлипнула и открыла глаза. «Ика…» — беззвучно прошелестели ее губы. Тоскливым взглядом окинула пустынную белизну больничной палаты. Зачем она здесь? Почему?! За широким больничным окном сияло солнце и слегка покачивались вершины высоких сосен. Совсем как в ее родном Петрозаводске. Неужели она умирает? Как жестоко, как несправедливо обошлась с ней судьба…
Она бессильно прикрыла веки, борясь с наползающим бредом. Где же это она? Ах да… Бесконечный товарный состав… Эвакуация… Красноярск. «А Юрочка наш умер в дороге…» Старенькое плачущее лицо тети Кили. «Тетечка, спасибо тебе, дорогая… Ты — Человек. Когда-нибудь я тебя отблагодарю… Когда-нибудь?..»
Господи, как же она сюда все-таки попала? Деревня Большая Мур… Мурта… «Ика, спаси меня!»
Кто-то над ней явственно произнес: «Летальный исход…»
«Летальный… Ах да, смерть. Я ведь умираю…»
В Свердловск, где находилась в эвакуации мать Екатерины Александровны, сообщили из больницы, что 3 июля 1943 года в деревне Большая Мурта Красноярского края умерла Максимова Екатерина Александровна от острого желудочного заболевания.
Екатерина Александровна Максимова была репрессирована в 1942 году по ложному навету и сослана в Красноярский край, в деревню Большая Мурта, где и погибла. Ей было 37 лет.
Она до конца верила, что Рихард вернется после войны и все будет хорошо. В мае 1943 года писала своей матери из Красноярска:
«Дорогая мамочка!
Вот я и воскресла опять. Жива и здорова, начинаю новую жизнь в Красноярском крае до конца войны. Завтра еду в район, где буду работать километров за 100—120 от Красноярска. Перестрадать мне пришлось очень много, но я очень здоровый и крепкий человек и не потеряла ни своего оптимизма, ни жизнестойкости…
Мамочка, все будет хорошо теперь. Я здорова, жива, будьте здоровы и вы. Мы еще с вами увидимся, вы погостите еще у меня здесь, в Красноярском крае, а кончится война, ну тогда это совсем другое дело, вернется Ика, у него все в порядке, я в Москве буду как миленькая. Я больше всего мучилась о вас, как вам тяжело и здоровы ли вы…»