Столицей республики считалось самое большое село волости — Степной Баджей. Его еще называли Москвой. Вооруженные силы республики насчитывали немногим более трех тысяч штыков и сабель и состояли из четырех пехотных полков — Манского, Канского, Тальского, Ачинского — и эскадронов кавалерии; отряд Щетинкина, влившийся в партизанскую армию, стал называться Северо-Ачинским полком. Высшим законодательным органом республики считался армейский съезд, исполнительными — объединенный совет (руководящий советский орган), армейский совет, главный штаб. При штабе имелся главный военно-полевой суд. Смертная казнь была отменена, высшей мерой наказания считалось изгнание за пределы республики. В Степном Баджее печаталась на шапирографе и распространялась по всей Сибири еженедельная газета «Крестьянская правда» в три писчих листа. Имелись свои патронно-оружейные мастерские, лаборатория, госпиталь на триста коек.
Жизнь здесь казалась налаженной. Для тех, кто не имел хозяйства, был установлен одинаковый паек. Продотделы заботились о каждом. Но острый взгляд Щетинкина сразу же отметил основную беду республики: во всех органах — и в объединенном совете, и в главном штабе, и в суде, и даже в агитотделе — окопались левые эсеры. Лозунг у них был старый: «Советы без большевиков». И Щетинкин знал, что рано или поздно ему придется столкнуться с этой публикой. Вот почему он сразу же установил тесную связь с большевиками. Их здесь было достаточно для того, чтобы вырвать инициативу у эсеров, повести партизанскую массу за собой. За архиреволюционными фразами эсеры скрывали свое стремление ликвидировать республику, повернуть партизанское движение против Советской власти. И это понимал Щетинкин. Опору он сразу же нашел в лице старого коммуниста, члена партии с тысяча девятьсот шестого года, Сургуладзе, который стоял во главе армейского совета; на других руководящих постах также утвердились большевики из рабочих: Александр Марченко, Василий Гусев, Кузьма Логинов, начальник штаба армии Иванов.
Северо-Ачинскому полку отвели самый трудный участок на левом фланге фронта. Штаб Щетинкина размещался в Семеновке. Это село находилось на линии партизанского фронта, между железнодорожными станциями Камарчага — Клюквенная.
Сюда, на Семеновку, и решили повести наступление белые в первой половине мая.
Но Щетинкин пока не подозревал об этом. Ему позвонили из Баджея и сообщили, что намечено совместное заседание объединенного совета, армейского совета и главного штаба.
Что бы это могло значить?
По улице Семеновки тянулись подводы, на них — мешки с зерном. Щетинкин и Уланов сидели на крыльце штаба Северо-Ачинского полка, курили. Щетинкин был в дурном настроении.
— А что такое государство, Василь? — неожиданно спросил он.
Уланов удивленно посмотрел на него.
— Государство? Не искушен я в теории, Петр Ефимович. У нас в красноярской организации, в железнодорожных мастерских, больше на практику налегали.
— А ты помозгуй.
— Ну, если помозговать, то это, по-моему, орудие классовой диктатуры.
— А какая у нас диктатура, Василь?
— Была пролетарская.
— А теперь?
— Как только в объединенном совете окопался Альянов со своими анархистами и эсерами, затрудняюсь сказать… Как бы хлебец — тю-тю… Колчаку не отдали.
Щетинкин посмотрел на него серьезно.
— Ты читаешь мои мысли, Василь.
— У кого в руках хлеб — у того власть. А они на хлебец лапу наложили. Может, хлебец здесь, в Семеновке, на всяк случ попридержать?..
Щетинкин задумался.
— Нельзя, Василь. Им только дай повод для раскола!
— А если разогнать этот анархо-эсеровский совет?
— Оно бы и очень можно, да никак нельзя. Нужно вытеснить чуждый элемент, завоевать большинство.
— То-то и оно. Мы горели, а они штаны грели…
— Да, пролетариат борется, буржуазия крадется к власти.
— Здорово это вы сказали!
— Это Ильич сказал.
— Ну, если Ильич сказал, то вам нужно немедленно ехать в Баджей.
— Ты читаешь мои мысли, Василь. Главкома в лазарет уложили. Весна, обострение процесса.
— Чудно: агроном — и чахотка!
— В царской тюрьме заработал.
— Ну вот, вы, как помглавкома, обязаны сейчас в Баджее быть. Без вас там никакой стратегии нет. Разогнали бы, а?
Щетинкин поднялся, сказал решительно:
— Ты прав: я должен побывать в Степном Баджее. Что-то они там затевают…
Добротные рубленые дома Баджея разбросаны на огромном пространстве. Церковь. Непролазные лужи. Вдали — зубчатая тайга. На большом бревенчатом доме — четыре окна с фасада, два крыльца с сенцами по сторонам — была прибита вывеска: «Баджейская Советская республика. Армейский совет и главный штаб армии»; герб Баджейской республики: красная звезда, соха и молот. Над домом развевался красный флаг. Горланил петух на плетне.