Опустившаяся ночь застала нас еще на весьма большом расстоянии от того места, где мы должны были стать на якорь. Ночь была темной, ветер дул с невообразимой силой, гроза покрыла небо густой облачностью, которая временами подсвечивалась дальними всполохами. В этих отблесках мы иногда могли различить берега. По непростительной небрежности сигнальные огни, которые должны были указать нам дорогу, не были зажжены. Мы были вынуждены запросить сигнальные огни на брандвахте и вскоре нам ответили. Огни Одессы и грозовые вспышки, осветившие дома города, окончательно указали нам путь, и к полуночи наш фрегат бросил якорь. Император спустился в свою шлюпку, и мы погребли к порту. Непогода была ужасная, в полной темноте мы высадились на берег и по клейкой грязи пешком направились дому графа Воронцова, где ночевала императрица. Мы с императором были единственными прохожими на этих улицах, которые непогода и глубокая ночь сделали безлюдными, с трудом мы поднялись на гору, и у дверей дома я покинул Его Величество. Я направился к дому князя Волконского, который перепугался, увидев, как я появился у его кровати в тот момент, когда, по его мнению, я был далеко в море и находился ближе к Варне, чем к Одессе. Императрица и весь город были не менее удивлены нашим возвращением.
Без промедления я сделал все необходимые приготовления для поездки по суше и в тот же день после обеда уже находился в коляске рядом с императором все пределов Одессы. Один фельдъегерь был отправлен вперед для того, чтобы от моего имени приготовить лошадей, другой следовал за нами, и это была вся свита Его Величества. Все остальные остались на фрегате, который получил приказ выйти в море, как только позволит ветер. Таким образом, мы приехали в Сатаново примерно за то же время, которое понадобилось для нашего возвращения в Одессу.
В окружавшей нас полнейшей темноте было невозможно подвергаться риску и ехать по длинной набережной и по мосту, на заре мы продолжили путь. Самая глубокая тишина царила в этих же местах, где во время нашего первого проезда грохотали пушки и сражались две армии. На другом берегу Дуная мы довольно долго ждали лошадей, дороги были разбиты. Большой лес, который нам предстояло пересечь, был полон грабителей. Для защиты императора было всего четверо казаков, к тому же на плохих лошадях. Выйдя на равнину, мы встретили толпу болгар, которые, спасаясь от турок, брели по этой земле со своими женами, детьми и всем имуществом. Этих болгар могли искать неприятельские части, на коляску императора могли напасть и профессиональные воры, некрасовцы. Совершенно чуждый этим страхам император или спокойно спал в коляске, или весело беседовал, как если бы мы прогуливались между Петербургом и Петергофом. Ко мне сон не шел, мои глаза были широко раскрыты и постоянно настороже со всей той живостью, которую им придавало беспокойство моей души. Находиться одному с российским императором на турецкой земле казалось мне столь устрашающим положением, от которого даже сейчас, шесть лет спустя, меня бросает в дрожь даже сильнее, чем в ту пору.
В Бабадахе император подробно осмотрел большой госпиталь, большинство врачей были больны, смерть уже произвела там такие опустошения, от которых сжималось его отеческое сердце. Мы продолжили наш путь в Костенджи все на таких же плохих лошадях и в сопровождении двух или четырех казаков, тоже плохо снаряженных. Ночь застала нас врасплох, очень плохая и почти неразличимая дорога не позволяла ехать быстро. Во мраке там и сям мерцали огни, но было невозможно понять, принадлежали они своим или врагам. Наконец, мы заметили огни, которые своей правильной формой подсказали нам, что они принадлежат нашим войскам. Затем мы различили палатки и услышали крики часовых, и вот мы оказались в центре лагеря, который принадлежал дивизии гвардейской легкой кавалерии. Императора узнали по голосу, в один момент генералы, офицеры и солдаты сбежались к палатке дивизионного командира, у которой остановилась наша коляска. Невозможно описать их радость, когда они увидели императора. Она усилилась еще, когда они узнали, что он один проехал более 200 верст по разграбленной неприятельской территории. Нам необходима была еда и отдых, мы нашли здесь добрый ужин и хорошие постели.