В тот день и час, когда английский корабль появился на кронштадтском рейде, император по обыкновению прибыл из Петергофа на паровом корабле «Ижора» для того, чтобы посетить сооружении Кронштадта и эскадру, которая как всегда летом в качестве учений многократно уходила с рейда и возвращалась туда. Сойдя с «Ижоры», император сел в шлюпку, которой он имел обыкновение управлять сам, одной рукой направляя руль, другая покоилась на колене, и в сопровождении своего 6-ти летнего сына Константина, который был адмиралом флота, проплывал между кораблями, на несколько из которых он обязательно поднимался с проверкой. Именно в этот момент новый английский посол и сопровождавшие его моряки явственно увидели этого северного государя, которого английские газеты называли тираном, и которому сен-джеймский кабинет стремился приписать амбициозные планы покушений на судьбы Европы. Сам император и его офицеры, имевшие счастье сопровождать его в частых прогулках в Кронштадте, были одеты в полицейские мундиры и головные уборы. Эта простота, полное отсутствие требований этикета, это желание самому подготовить своего сына к той службе, которую он должен будет вскоре исполнять, до крайности удивили британского посланника. Это чувство только возросло после того, как он высадился на берег в той же шлюпке, которой управлял властитель Российской империи, и адъютант попросил посла прибыть по приглашению императора на борт «Ижоры» без всяких торжеств и приготовлений к представлению. Несколько удивленный быстрыми темпами развития событий в ближайшем окружении государя, которого он представлял себе недоступным, окруженным пышным двором и бдительными спутниками, он поспешил спуститься в русскую шлюпку и подняться на борт «Ижоры». Император принял его с приветливостью и искренностью, которые естественным образом устранили все затруднения и породили атмосферу доверия. Он приказал привести лорда в свой кабинет и безо всяких вступлений и предварительных фраз сразу начал самый откровенный и всеобъемлющий разговор о целях его миссии, о европейских делах, об основах сдержанной политики России и о своем особом желании быть в добрых и искренних отношениях с Англией. Конечно, английское министерство может, исходя из сиюминутных потребностей, поменять политическое направление, но его истинные интересы и прошлый опыт указывают и требуют дружеских отношений и развития торговли с вверенной его заботам империей.
Дергэм вышел в величайшем изумлении, полностью поменяв свои представления об императоре. Он услышал все то, что мог бы только пожелать услышать из уст нашего министра иностранных дел, не успев бросить якорь в российских водах, он уже познакомился с государем. Он уже знал то, что только долгая работа в этой стране едва ли могла дать ему возможность узнать, с первых же минут он завязал дружеские и доверительные отношения, которые могли сложиться между искренними партнерами только по прошествии долгих лет. Обладавший умом и чутким сердцем Дергэм сразу же понял императора, он не сомневался больше в лояльности его намерений, в искренности его слов, он был поражен таким скорым и таким необычным для дипломатических анналов успехом, и стал усердным почитателем этого государя, облик которого был столь сильно искажен его предубеждениями и либеральным умонастроением. Вся его последующая работа стала продолжением согласия и добрых отношений, а его отчеты, которые никто не мог заподозрить в пристрастном отношении в пользу нашего государства, отличались удивлением и новым взглядом на решения и предвзятые взгляды своего правительства. В дальнейшем он совершенно не поменял своего отношения к императору, он увез в Англию и сохранил то чувство восхищения и доверия, которые эта первая встреча породила в его сознании.
На следующий день император вернулся инспектировать флот при полном параде, и, осмотрев несколько кораблей на рейде, посетил также английский линейный корабль. Там он принял участие в матросском обеде, принял у них из рук стакан вина и выпил за здоровье английского короля. Капитан и судовые офицеры были приглашены на обед в Петергоф, они присутствовали на великолепном празднике 1 июля, на маневрах в Красном Селе. Они отбыли в полном восхищении добротой Николая, флот которого они по приезде собирались разбить, а уехали исполненные благодарности и уважения. Все увиденное ими — высшее общество, блеск Петергофа, красота войск — было для них ослепительным праздником и полной противоположностью тому, что они ожидали увидеть в России: унылый деспотизм и враждебное отношение.