Это обстоятельство поставляло князя Воронцова в большое затруднение. Чтобы обойти непредвиденное препятствие, он в 1852 году испросил от Кавказского комитета разрешение снабжать актами и свидетельствами на право владения и те лица, о давности владения которых вовсе не имелось никаких сведений, так же как о том, были ли какие споры против давности владения. Однако, этим распоряжением препятствия не отстранились. Надобно было рассмотреть категорические списки Шемахинской комиссии и утвердить за каждым из владельцев то право собственности, какое могло принадлежать ему на основании рескрипта 6 декабря 1846-го года, А при рассмотрении списков оказалось, что большая часть из них составлена в прежнее время нашими полицейскими чиновниками, и что на такие сведения относительно количества земли полагаться нельзя, и они не заслуживают никакого доверия.
Так агаларо-бекская мудреная канитель тянется до сей поры, слишком 20 лет. Комиссия испрашивала по этому делу разрешения нынешнего, нового наместника, Его Высочества Великого Князя, который изволил признать нужным составить еще раз комиссию, для пересмотра всех имеющихся списков бекских имений; но рассмотрении их, постановить по ним свои заключения, и когда они получат утверждение Наместника, то выдавать бекам свидетельства, удостоверяющие, что на прописанные в них имения казна притязаний не имеет. Ныне это распоряжение приводится в исполнение. Оно, по моему мнению, одно из лучших, какое, в настоящем положении этого дела, возможно было придумать. Желательно, чтобы оно пошло успешно; но я далеко не уверен в том, удостоверяй многими опытами, как часто и самые лучшие распоряжения главного начальства затрудняются здесь в исполнении по проискам и невнимательности исполнителей на месте.
Я несколько распространился по этому делу, дабы выказать, до какой степени простираются неудовлетворительность и крайняя медленность в здешнем крае хода подобных дел, особенно когда в них вплетаются многие частные интересы. Было их не мало в течении 18-ти летнего моего служения в Совете Закавказья до этого времени. О некоторых важнейших из них хранятся отдельные записки в моих бумагах.
Искусный вершитель агаларо-бекской комбинации, генерал Ладинский, пустив свою работу в ход на многие лета, благоразумно подал в отставку, и — как я уже передавал в начале этой части моих воспоминаний — когда перед его отъездом один из членов Совета предложил ему вопрос: «кто же теперь будет расхлебывать кашу, которую вы заварили по этому делу?» — с приятно насмешливой улыбкой объявил: «уж никак не я!» — и отправился на житье в свое хорошо устроенное поместье возле Феодосии, обеспеченный прекрасными средствами, предоставив другим трудиться на здоровье над пережевыванием его неудобоваримой каши.
Обыкновенные мои занятия в этом году были те же, как и в предшествовавшие последние годы, и меня не отягощали; напротив, если бы у меня вдруг прекратились все служебные дела, то по утрам я непременно бы скучал. Кроме обязательных заседаний в Совете, я занимался крестьянскими делами по Ставропольской губернии. Главное из них в 1862 году было почти приведено к окончанию. За производство его в Главном Управлении я получил золотую медаль. Что же касается до Закавказского края, то в нем дело это пребывало почти в совершенном застое до прибытия в 1863 году Великого Князя. Собирались только предварительные сведения, послужившие материалами к занятиям 1863 и 1864 годов.
Весна открылась рано, и жары начались уже с марта. Качнется с этого года я перестал ездить в церковь к заутрене на Пасху, из опасения, чтобы не сделалось обморока, к чему, при жаре и особенно духоте, я всегда имел наклонность.
С некоторых пор Тифлисскую публику усиленно занимали сплетни и подметные письма против правительственных лиц и их распоряжении. У нас, в России, во всех городах есть большое стремление к пустой болтовне, вымыслам и распусканиям ни на чем не основанных слухов; но в Тифлисе это влечение существует по превосходству. Почти каждый день на армянском базаре собирается много народу, который этим только и занимается. Иногда в пасквилях попадалась и доля правды, но она поглощалась массою нелепостей.
В июне я выехал с детьми в Боржом. Препровождение времени там было почти то же, что и в прошлом году, кроме того, что и в Боржоме не обошлось без неприятностей от различных глупостей и сплетней, от коих нигде нельзя укрыться. Возмущали меня также вести об усилении смут в Польше. По поводу этих смут, много было разговоров у нас с Сутгофом, который тоже их крайне не одобрял. В августе привязалась ко мне серьезная болезнь, напугавшая детей моих, однако продолжавшаяся недолго. К концу месяца я поправился, и в первых числах сентября наступившие сильные холода заставили нас ранее обыкновенного поспешить переездом в Тифлис.