Как только в глазах немного прояснилось, я стала рассматривать записи, оставленные на столе. Почерк у гения был прескверный. Вдруг за моей спиной раздался голос профессора Лайтнинга: «И что вы поняли из этой записи, леди Голдфилд?» «То, что у вас здесь ошибка. Виной всему почерк, который Вы сами видимо, не всегда разбираете. Вот здесь, смотрите. Это очевидно цифра три. Но в дальнейших расчетах, Вы принимаете ее за девятку. И в свете этого ничего не выходит. Но если предположить здесь тройку, то уравнение имеет смысл. И как только Вы сделали столько гениальных открытий с таким почерком?» — ответила я, сама, удивившись этой догадке и смелости одновременно. Глаза профессора расширились от неподдельного удивления. Он многозначительно посмотрел на меня.
— Скажите, леди Голдфилд, вы хорошо рассмотрели лошадь? — спросил профессор.
— Так это все же была лошадь, но весьма необычная, хочу заметить. Я будто налетела на металлическую преграду. Нет. Я не успела ее рассмотреть.- ответила я.
— В таком случае и похищать вас не было особого смысла. Вы бы не смогли описать увиденное.
-Так зачем же вы решились на это преступление?
— Описывая произошедшее, вы могли косвенно подтвердить мое пребывание в городе и примерное мое место нахождения. Но в любом случае, и Элен Вы больше не должны были видеть. Ее присутствие выдает меня как ничто другое.
— Из газет следует, что Вы должны быть в тюрьме.
- Был там, но не собираюсь туда снова. Поэтому, не могу отпустить Вас именно сейчас. Но как только я покину это место, вы тот же час будете свободны. Вам я ни чем не угрожаю.
— Но в газетах пишут иное, вы - преступник .
— Так Вы верите газетам, леди? Там ни слова правды. На границах стало неспокойно, и правительство решило использовать некоторые мои изобретения в военных целях. Но как только наше государство получит значительное преимущество, военный конфликт будет неизбежен. Этого я просто не могу допустить. Кроме того, мне, как создателю, претит мысль о том, что мои творения могут быть использованы не на благо, для которого они разрабатывались. Как только я понял, найдется много тех, кто будет использовать мои разработки не с благими намерениями, я создал это тайное убежище, и скрыл многое до лучших времен. В этой стране мне не дадут жить спокойно, поэтому, как ни больно мне на это решиться, я покидаю родину.
А дальше я не знаю, что на меня нашло. Я выдала яростную тираду в адрес ученого: «О, да! Ваша гениальность велика. Но еще больше Ваша родительская безответственность! Это просто непостижимо, то, что Ваша дочь оказалась одна ночью на улице! Элен - просто ангел! Добрая и кроткая девочка! Такой чудесный ребенок сделает честь любой семье! А Вы, профессор, пренебрежительно отнеслись к своим отцовским обязанностям!». «Позвольте объяснить» — напряженно проговорил профессор -«Меня арестовали, а дочь отправили в приют. Она сбежала, и отправилась на мои поиски. Болезнь, подхваченная в приюте, взяла верх, но Вы, к счастью, вовремя нашли ее. А когда произошел наш инцидент, Элен ушла тайком, хоть издали посмотреть на Ваш дом. Она очень скучала. Я отправился на ее поиски и случилось то, что случилось» «Прошу прощения за свой тон, профессор» — я устыдилась вспышки эмоций, не достойных приличной дамы -«Но судьба девочки мне не безразлична. У меня самой дети». «Не извиняйтесь. Ваша забота понятна. Но уверяю Вас, я забочусь о своем ребенке» — очень спокойно ответил профессор. «За время пребывания в нашем доме девочка не говорила, что у нее есть родственники. Прошу прощения за любопытство, но где ее мать?» - набралась смелости я. «Ее уже нет в подлунном мире, впрочем как и других родственников Элен. Это несчастное дитя попало ко мне волею судьбы. Девочка почти не помнит родной семьи, и я стал для нее отцом. Она практически не знала женской ласки, вероятно, поэтому так привязалась к Вам. Но даже Вам Элен не осмелилась сказать о себе». — с грустью ответил Лайтнинг - «Я отвечу на все Ваши вопросы позже, а сейчас Вам пора вернуться в постель». Оказавшись на перине, я снова провалилась в тяжкий сон.
Следующая пара дней прошла как в самом невероятно фантастическом романе. Мне исправно давали вполне неплохое пропитание. Девочка помогала во всех моих нуждах. Так что мое заточение можно было считать довольно сносным, при прочих равных условиях. Голова почти не кружилась, но нога моя распухла и сильно болела. Мне сделали шину из большой металлической пластины и полосок ткани. Поиски выхода ни в одном помещении успехом не увенчались, но я просто не могла оставить этих попыток.
Подземное убежище профессора Лайтнинга представляло собой только два выше описанных помещения, соединенных коридором с «удобствами». С моим появлением он и вовсе не покидал лаборатории, оставив жилую комнату исключительно «женской» частью. Надо отдать должное благородству этого гениального мужчины. Понимая мое положение, он даже не прикасался ко мне без веской причины, чтобы не вводить в смущение. Мне во всем помогала Элен. Она почти всегда находилась рядом. И я рассказывала ей сказки, придуманные для моих детей. А профессор иногда покидал свое убежище. Но то, как он уходил и возвращался, так и оставалось тайной. Время суток в таких условиях определить было почти невозможно. Так что здесь приходилось верить на слово. Единственное, Лайтнинг как-то приглушал свет, когда мы с Элен отправлялись ко сну.
Но невероятнее всего было наше общение с профессором. Несмотря на то, что Лайтнинг держал меня в подземелье против моей воли, ни злости, ни обиды у меня не осталось. Я начала проникаться к этому гению уважением и пониманием. Во мне стали зарождаться неведомые ранее чувства.
Я невольно сравнивала Вильяма Лайтнинга с Ричардом. Мой муж был ярко рыжим, на нем всегда останавливался взгляд, а профессор имел насыщенный серый окрас, и взгляд на нем скорее отдыхал. Глаза были у обоих желтые. Но взор Ричарда, как правило, излучал сдержанное спокойствие, а взгляд Лайтнинга вспыхивал ярче фонарей, особенно когда тот увлекался рассказами. Ученый был моложе и импульсивней степенного лорда. Но дело было не во внешних различиях, а в отношении ко мне.
Нет, мне совершенно не на что было жаловаться, как женщине. Муж мой занимал высокий пост. Чем выше Ричард поднимался по карьерной лестнице, тем больше погружался в служебные заботы и меньше времени уделял семье. Конечно, былой страсти за годы брака между нами не осталось. Но мы по-своему любили друг друга. Он не скупился на все нужды и прихоти домочадцев, не был груб ни со мной, ни с детьми, ни даже с прислугой. У меня были хорошие дети, роскошный дом, привилегии и положение в обществе. В отличии от многих женщин, я могла считаться счастливицей.