Так точно и в обратном отношении, Карамзин почитал чистыми и достойными те лица, которые, как Димитрий Донской, как Скопин-Шуйский, как Пожарский, как Минин, оставили светлую и святую память по себе в последующих поколениях, несмотря на современные одиночные обвинения, Карамзин (осуждать которого теперь в моде) понимал всю увлекательность исторической находки, открытия нового документа; но он крайне осторожно обращался с такими открытиями, тщательно сравнивая и критически разбирая каждое из них; потому что на задачу историка он смотрел, как на великое, святое служение истине и отечеству, требующее беспристрастия и обдуманности судьи, ставящего окончательно на вид всю совокупность показаний, улик и морального убеждения в деле, представляемом к приговору этого великого суда присяжных — потомства: потомства, которое не должно подкупать, льстя его минутным страстям, ни обольщать блеском и увлекательностью изложения.
(1870)
(С дозволения графини А. Д. Блудовой перепечатало вновь из журнала «Заря» 1871 и 1872 годов).