— В таком случае, вы ничем не отличаетесь от капиталистов, с которыми боретесь, — произнес я. — Все вы гонитесь за наживой.
— У нас другие цели, сынок.
— Не вижу принципиальной разницы. Когда дело доходит до денег, ты такой же предприниматель, как и все остальные.
Отец снял большие очки, в которых обычно читал.
— Я никогда не думал, что тебя интересует то, чем мы занимаемся, — произнес он.
— Мне это неинтересно, — поспешил ответить я. — По-моему, крупные профсоюзы и большой бизнес — одно и то же. И там, и там главное — деньги.
Отец устремил на меня пронизывающий взгляд своих голубых глаз.
— Когда-нибудь, когда у нас будет время, мы обо всем поговорим. Мне кажется, я смогу доказать тебе, что ты ошибаешься.
Однако времени, как обычно, не нашлось, а сейчас было уже поздно. Сложив бумаги на столе, я стал открывать ящики. В центральном и левом верхнем было еще больше бумаг, чем на столе. Правый верхний, наоборот, оказался пустым. Странно. Остальные ящики были набиты почти до отказа. Я пошарил рукой. Ничего. Внезапно я заметил небольшую кнопку и нажал на нее. Ящик выдвинулся, и я увидел на дне блестевший от смазки, по-видимому ни разу не использованный большой автоматический револьвер. Я осторожно взял его в руки, и он показался мне очень тяжелым. Да, это была не игрушка. Где-то читал, что при ранении навылет пуля, выпущенная из револьвера сорок пятого калибра оставляет в спине человека дыру размером с серебряный доллар. Я положил револьвер обратно в ящик и закрыл его. Вернувшись на кухню, я взял из холодильника еще одну банку пива и вышел на веранду.
Энн все еще сидела там, где мы расстались. Она помахала мне рукой, я ответил тем же и уселся в кресло-качалку. Так мы и сидели друг против друга, обмениваясь взглядами через изгородь.
— Зачем ты полез ко мне в стол?
— Не знаю. Был там, вот и все.
— Я не имею ничего против. Мне просто интересно.
— Ты умер, и тебя больше ничего не должно волновать. У мертвых нет ничего своего.
— Я не умер. Мне казалось, ты начинаешь это понимать.
— Все это дерьмо. Мертвец есть мертвец.
— Мертвец? Неправда. Ты ведь жив.
— Да, но ты-то умер.
— Почему ты переключил телевизор на «Звездную гонку»? Тебе стало страшно на меня смотреть?
— «Звездная гонка» лучше.
— А почему ты тут сидишь? Я думал, ты уйдешь.
— Я еще не решил.
— Так решишь.
— Почему ты так уверен?
— Видишь вон ту девушку? Я с ней еще не закончил.
— Я вижу, ты не изменился.
— А зачем? Ты ведь жив.
Банка была пуста. Поднявшись с кресла, я бросил ее в пластиковый пакет для мусора, лежавший рядом с кухонной дверью, и вернулся в дом. Энн продолжала сидеть в кресле и смотрела на меня сквозь сигаретный дым, клубившийся вокруг ее лица. Казалось, она окаменела. Потом она кивнула, медленно встала и скрылась за стеклянной дверью. Щелкнула задвижка. Этот звук как бы повис в воздухе, и я перестал слышать его только когда закрыл за собой дверь. Поднявшись к себе, я бросился на кровать и почти сразу заснул.
Меня разбудил шум голосов, доносившийся снизу. Я открыл глаза и посмотрел в потолок, прислушиваясь к разговору. Все это мне было уже знакомо и странным образом успокаивало. Моя комната находилась над кабинетом отца, поэтому я часто засыпал под эти приглушенные звуки.
Несмотря на знакомую ситуацию, чего-то не хватало. Я быстро понял, чего именно — голоса отца. Раньше мне как-то удавалось выделять его из общей массы звуков.
Встав с постели, я спустился вниз, открыл дверь кабинета и заглянул внутрь. В комнате сразу стало тихо.
За письменным столом сидел Ди-Джей. Мозес стоял за его спиной, как раньше стоял за спиной отца. Справа от Ди-Джея был Джек, а напротив них, спиной ко мне, сидели еще трое. Они обернулись и молча посмотрели на меня. Я их не знал.
— Это мой брат, Джонатан, — произнес Ди-Джей. Мне показалось, что он скорее хотел объяснить, кто я, нежели представить меня. Незнакомцы кивнули, не сводя с меня глаз. — Я не знал, что ты дома.
— Я только что пришел, — ответил я, стоя в дверях. — А мать где?
— Врач дал ей лекарство и велел полежать в постели. У нее сегодня был тяжелый день. Мы зашли, — продолжал Ди-Джей, — чтобы кое-что уточнить до моего возвращения. В восемь я улетаю, а завтра утром будет заседание Национального комитета.