Шоссе, к которому я держал путь, находилось за мостом, в полутора милях от дома. Завернув за угол, я увидел машину молочника Пита.
— Привет, Джонатан! — радостно воскликнул он.
Я остановился, подождал, пока он вылезет из машины. В одной руке Пит держал бутылку апельсинового сока, в другой — банку пива.
— Напитки для путешественников.
Мы открыли наши банки одновременно, и резкий звук нарушил тишину улицы.
— Извини за беспокойство, — с характерным ирландским акцентом сказал он. — Куда ты едешь?
— Не знаю. Куда глаза глядят.
— Это, наверное, хорошо — взять вот так и куда-нибудь поехать. — Пит улыбнулся. — А с матерью все в порядке?
— Да. У нее крепкий характер.
Пит с интересом посмотрел на меня, пытаясь уловить смысл моего ответа. Он знал нас уже целых пятнадцать лет.
— Да, конечно, — произнес он наконец.
Я допил пиво и скомкал банку. Пит взял ее у меня.
— И надолго едешь?
— Недель на семь.
— Черт! Значит, восемьдесят четыре кварты молока. Накрылась моя премия.
— Ладно, поставь две кварты у крыльца. Мать все равно не заметит, — засмеялся я.
— Она-то да, а вот Мэми все замечает, — повернувшись к машине, он вытащил оттуда упаковку с шестью банками пива и подал мне. — На, это тебе на дорогу. Сегодня будет жарко.
— Спасибо.
— Нам будет очень не хватать твоего отца, — сказал он, поправляя профсоюзный значок на своем белом халате. — Он действительно многое для нас сделал. Если твой брат совершит хотя бы половину того, будет очень хорошо.
— Он способен на большее, — заметил я.
— Поживем — увидим, — сказал Пит. — Но в любом случае, он не такой, как его отец.
— А кто, кроме него, мог бы заменить отца?
— Ты.
— Я? Но я слишком молод.
— Когда-нибудь ты вырастешь, — ответил он. — И мы все будем ждать этого.
Мы попрощались, Пит вновь сел за руль, и машина скрылась за углом.
— Ну, теперь ты мне веришь?
— Нет. Ты всегда хотел, чтобы люди так о тебе думали. Ты вбил эти идеи им в голову.
— Зачем мне это надо?
— Во-первых, ты был негодяем, а во-вторых, постоянно завидовал Ди-Джею. Ты знал, что он бы справился намного лучше тебя.
— С каких пор ты так полюбил своего брата?
— Я его не полюбил. Я просто вижу его и знаю, что он из себя представляет. Мы ему хотя бы небезразличны.
— И мне вы были небезразличны.
— Когда? Когда меня не было, когда ты еще не стал как безумный гоняться за властью?
— Ты все еще не хочешь ничего понять.
— Нет, я все хорошо понимаю. Даже слишком хорошо.
— Тебе так только кажется. Но со временем ты поймешь, как ты был неправ.
— Уходи. Мертвый ты так же несносен, как и живой.
— Я еще переживу и вас, и ваших детей. Я в ваших генах, клетках, мыслях, наконец. Пройдет какое-то время, и ты вспомнишь…
— Что я должен вспомнить?
— Меня.
— Да не хочу я тебя вспоминать.
— Тебе придется, и не раз. С этим ты уже ничего не сможешь поделать.
— Может быть. Но, во всяком случае, не сейчас. У меня каникулы.
Подойдя к мосту, я увидел Энн. Она сидела на бетонном пролете, свесив ноги, рядом лежала дорожная сумка, а сама она, неподвижно глядя на воду, курила сигарету.
— Доброе утро, Джонатан, — сказала она не оборачиваясь.
Я остановился, но ничего не ответил.
— Я ждала тебя, чтобы попросить прощения.
— Я не сержусь на тебя.
Энн обернулась и на ее лице появилась улыбка.
— Тогда возьми меня с собой.
Я посмотрел ей в глаза. Взгляд был отсутствующим.
— Ты сильно накурилась.
— Я выкурила совсем немного, — возразила она, протягивая мне сигарету, — хочешь затянуться? Чертовски хорошая вещь.
— Спасибо, дорога номер один Соединенных Штатов не то место, где можно стоять с затуманенным взором.
— Ты все-таки сердишься на меня. — В голосе Энн отчетливо слышалась обида.
— Я же сказал, что нет.
— Ты имел в виду другое.
— Нет, именно это.
— Тогда почему мне нельзя пойти с тобой?
— Потому что я хочу побыть один. Неужели ты этого не понимаешь?
— Я не буду беспокоить тебя. Ты меня даже не увидишь.
— Ничего не выйдет. Иди домой.