Время от времени, но. правда, редко, Маркс называл таким же образом Либкнехта, которого он очень высоко ценил. Его способности реформатора он считал унаследованными, поскольку тот вел свое происхождение непосредственно от Лютера. Но он не всегда разделял его мнения; в таких случаях вместо легкого порицания он говорил, улыбаясь: "Да, да, Вильгельм".
О Бруно и Эдгаре Бауэрах он говорил, что они учредили общество взаимного восхищения. Таким образом, свое неодобрение он при разговоре никогда не выражал в резкой или оскорбительной форме; правда, в споре он, словно в турнире, сбивал противников с коня, но никогда не повергал их в прах.
Он относился весьма скептически к разговорам о том, что рабочие им восхищаются. "У этих людей есть только одно понятное желание - выбраться из нищеты, а как осуществить это, понимают лишь немногие".
175
Однажды он выступал в Рейнской области. После этого к нему подошел рабочий и сказал: "Вы прекрасно говорили, господин доктор". - "Рад, что вам понравилось". - "А у вас не найдется несколько лишних монет?" Как-то к Марксу пришла депутация с просьбой поскорее решить социальный вопрос, а то они живут в большой нужде.
Бонапарт умел в общем и целом правильно оценивать восхищение масс. Одному из членов свиты, обратившему его внимание на то, как народ теснится вокруг него, он возразил: "Если бы совершалась моя казнь, они теснились бы еще больше". После большого собрания, на котором Маркс рассказывал о Товариществе Рабочих, произошло одно забавное происшествие. Его известный призыв, провозглашенный им из Лондона, куда он эмигрировал из-за начавшейся после революции 1848 г. реакции, гласил: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" После доклада, который был принят с большим воодушевлением, один рабочий попросил объяснить ему, является ли товарищество восьмилист-ников тайным союзом. Из-за рейнского произношения Маркса он вместо "рабочие" [Arbeiter] понял "вось-милистники" [Achtblatter]. По этой же причине произошло похожее недоразумение, когда получилось, что создана партия тимократов, в то время как он говорил о демократах.
Первый маленький эпизод натолкнул мою мать на прелестную идею: вышить для Маркса небольшой бумажник. Внутри него находилась записная книжка, на шелковом переплете которой она вышила ствол дуба, обвитый восемью листами плюща. Дуб символизировал, конечно, Маркса, а вечнозеленые листья восьмилистник. Рядом был памятник с надписью: единство. Маркс был очень рад этому подарку.
В противоположность своему в большинстве случаев снисходительному суждению о людях он очень отрицательно отзывался о Бакунине. По поводу девиза Бакунина "Все должно быть разрушено" Маркс говорил, что совершенно бессмысленно разрушать ценности, уничтожать свои и чужие дома, убегать, неизвестно куда и не зная, каким образом можно снова что-нибудь построить.
Хотя Маркс признавал одаренность Лассаля, но
176
тот был ему крайне несимпатичен. Даже в красноречии Лассаля Маркс находил что-то смешное из-за его шепелявости. Он рассказывал, как тот однажды пылко декламировал шепелявя из "Антигоны" Софокла:
Суровый нрав сурового отца
Я визу в доцери: ей зло не страсно.
Поведение Лассаля по отношению к Елене Дённигес было при всех условиях нелепым; спровоцированная дуэль из-за особы, которую он явно презирал, была полнейшей бессмыслицей. Во всей этой истории он хотел, по мнению Маркса, разыграть аристократа, но при этом доказал, что избрал совершенно негодный способ дурного подражания аристократам. Если бы он серьезно относился к своей миссии, он не поставил бы на карту жизнь ради такого фарса.
При непомерном тщеславии Лассаля трудно было сказать, как он вел бы себя, если бы прожил дольше. Очень характерна для него мечта вступить в Берлин во главе рабочих батальонов рядом с рыжеволосой Еленой.
О Марксе, этом истинном апостоле человеколюбия, можно было бы сказать, что он обладал тем чудесным даром, о котором повествует отрывок из Нового завета, где сказано, что свет святого духа наделил апостолов всеобъемлющей любовью, способной говорить с каждым на понятном ему языке.
Мать моего отца жила у нас, и все, кто общался с моими родителями, заходили, естественно, и к ней. Энгельс тоже посетил ее, когда как-то был проездом в Ганновере. Но он не умел поддерживать легкую беседу с пожилой дамой и не понравился ей. А вот от Маркса она была в восторге, да и Женни ей очень нравилась. Когда Маркс приезжал первый раз, она была в отъезде. Таким образом, они познакомились только теперь, он охотно болтал с ней и даже специально каждый день навещал ее в ее комнатах. Он и Женни часто приносили ей цветы, которые она очень любила. Совершенно неожиданно, не болея, моя бабушка умерла во сне. И та маленькая девочка, о которой уже шла речь, бывшая любимицей Маркса и получившая от него данное первоначально моей матери имя Совушка, сидела тогда боязливо и испуганно в углу комнаты, приготовлен
177
ной для траурной церемонии. Не имея ни малейшего представления о смерти, это маленькое существо приняло близко к сердцу траурное настроение в доме. Маркс взял девочку на руки, отнес ее в свою комнату, дал ей одеколон, который малышка очень любила, и прочитал ей сказку из испанской книги, по свойственной ему манере сразу же переводя ее. Она полностью отвлеклась и была в таком восторге, что через несколько дней подробно пересказала ее своим родителям; это была лучшая из сказок, которую она когда-нибудь слышала. Родителям она очень понравилась, и девочка не раз повторяла ее в кругу друзей. Родители тоже охотно цитировали ее, и я хочу воспроизвести ее со своеобразной символикой, так, как я ее слышала.
МАТЕРИНСКАЯ ДУША И СКРИПКА
Жил некогда в Толедо маленький мальчик, жил он вместе со своей матерью, которая любила его больше всего на свете. Отец его умер давно, и обоих связывало столь глубокое чувство любви, какое даже между матерью и сыном редко встречается. Еще совсем маленьким мальчик обнаружил необыкновенное пристрастие к музыке, ко всякому проявлению благозвучия. Он еще и говорить-то не умел, но уже тянулся ручонками к поющей птахе или, радостно улыбаясь, прислушивался к колокольному звону. Едва научившись говорить и ходить, он стал проситься послушать в соборе органную музыку, пение хора, звуки которых доносились из ближайшей церкви. Везде и всегда, когда он слышал музыку, он чувствовал себя счастливым, но всякий неверно взятый тон, всякий диссонирующий звук раздражал его. Вскоре маленькие пальчики могли уже воспроизводить на клавикордах любую услышанную мелодию, но это йе приносило ему удовлетворения.
Звук таял после того, как ударишь по клавишам, а ведь он должен усиливаться, нарастать, как голос человека. Тогда мать подарила ему скрипку - и теперь его желание было исполнено. То усиливаясь, то замирая, струились нежные звуки, заполняя все вокруг.
178
После непродолжительного обучения все лучшие учителя признали, что им нечего больше дать своему воспитаннику. Казалось, он с рождения в совершенстве владел исполнительской техникой, что позволяло ему не только великолепно играть все произведения величайших мастеров, но и замечательным образом выражать в музыке свои мысли и ощущения. В школе он тоже схватывал все на лету, товарищи любили его, он же держался в стороне от их буйных забав. Мальчик больше любил тихонько сидеть подле любимой матери, внимать ее нежному голосу, шуму волн Тахо, звуку ветра: все становилось для него гармонией, которую он с помощью своей скрипки превращал в арии, фуги, даже симфонии.
Радость и боль, благоговение и сострадание, ненависть и злоба, гром и молния, красота, рождение и гибель - все становилось в нем музыкой.
Но хотя всех поражала и трогала его игра, сам он никогда не бывал собой доволен. "Ни разу, - говорил он, - я не смог еще передать на скрипке то, что чувствую". Мать покупала ему самые дорогие инструменты, которые только существовали. Никакая жертва не была для нее слишком велика. Если где-то на свете появлялась возможность раздобыть прекрасный старинный инструмент, она тут же приобретала его. Едва успев закончить школу, мальчик сразу же решил пойти в ученики к скрипичному мастеру, чтобы попытаться самому создать свой идеал. Но и этого выдающегося мастера ему вскоре удалось превзойти.