Он хотел избежать этого, зато во время чудесной поездки по озеру предавался воспоминаниям в кругу всего большого общества. Когда во время прогулки по берегу я попрощался с ним, он говорил о возможности поездки в Копенгаген. Но этого так и не произошло, через два года он умер.
Вечная память тому, кто столь беззаветно защищал Карла Маркса, друга и соратника.
Впервые опубликовано в газете "Social-Demokraten", K0benhavn, 1918, 5.V. В переводе на ненецкий язык в бюллетене "Beitrage zur Marx-Engels-Forschung", Berlin, 1985, N 19
Печатается по тексту бюллетеня Перевод с немецкого
На русском языке публикуется впервые
ШАРЛЬ ВИКТОР ЖАКЛАР
Из статьи "Международный социалистический конгресс в Цюрихе" 519
В субботу нашлись отважные люди, которым хотелось бы, чтобы конгресс заседал до тех пор, пока не будет исчерпана повестка дня. Но англичане предъявили свои обратные билеты, неумолимо требовавшие их возвращения на родину на следующее утро.
Мужественные гражданки были готовы немедленно пожертвовать на социалистический алтарь Lustfahrt *, намеченную на вторую половину дня. Но швейцарцы показали на зафрахтованный пароход, уже стоявший возле Тонхалле и ожидавший лишь сигнала, чтобы увезти делегатов конгресса в прохладную тень острова Уфенау.
Устоять против столь соблазнительных доводов невозможно. Конгресс во что бы то ни стало должен закончиться ровно в полдень. Вопрос о всеобщей стачке откладывается до другого раза, как и вопрос о международной организации социал-демократической партии; их участь разделит и все стоящее в "разном".
Времени остается в обрез - только-только, чтобы определить место очередного конгресса. Лондон и Амстердам оспаривают друг у друга честь проведения следующей сессии. Амстердам - это Домела **; не пришлось бы опасаться новой атаки независимых 520. Вопрос решается в пользу Лондона 235.
- Через три года, - предлагает Зингер.
- Мы спешим. Ладно, пусть будет через три года.
Все уже закончено, однако из рядов французов появляется молодая девушка, этакий свежий цветок; она напоминает мне красивых маркитанток из республиканских батальонов. Прошу слова, - говорит она нежным голосом. В силах ли иностранцы отказать пари
* - увеселительную поездку. Ред.
** - Фердинанд Домела Ньювенгейс. Ред.
260
жанке? М-ль Колло, так ее зовут, произносит небольшую речь; она говорит тоном школьницы, с детской непосредственностью, что позволяет ей изрекать чудовищные вещи, клеймить конгресс за деспотизм и провозглашать анархию.
- Равашоль! - раздается голос со стороны делегации Великобритании.
- Сборище грубиянов! - парирует юная соратница.
Но на эстраде какое-то оживление. Слышу, как кто-то шепчет мне на ухо: здесь Энгельс.
Вот неожиданность! Поднимаю голову и вижу великого старика, великого во всех отношениях, ибо ростом он вышел в древних германцев, сокрушивших Римскую империю. Очень крепкий для своих семидесяти четырех лет, он сохранил выправку бывшего военного. Лицо у него открытое и смеющееся, очень приветливое. Ему приходится отвечать всем, кто пожимает его руку, а потому шествие тянется нескончаемо.
По приглашению председателя, г-жи Кулишовой, окружающая его толпа расступается: все члены бюро покидают свои места; Энгельс предстает перед собранием словно статуя, с которой сняли окутывавшее ее покрывало.
- Нам выпало счастье, - говорит председатель, - видеть среди нас Фридриха Энгельса; мы просим, чтобы конгресс закрыл именно он.
Вспыхивает бурная, долго не смолкающая овация.
Энгельс не без труда поднимается; он выходит вперед медленно, с какой-то застенчивой нерешительностью. Сильным, взволнованным голосом он говорит:
"Этот столь горячий прием относится не ко мне, он относится вот к кому (показывает на портрет Маркса). Это вместе с ним я начал работать; это с ним я опубликовал свою первую статью в "Немецко-французском ежегоднике" в 1844 г. 54
В ту пору было невозможно представить себе, что социализм достигнет такого развития, какого он достиг впоследствии. Тогда нас была горстка, ныне вы достаточно сильны, чтобы привести в трепет весь официальный мир.
261
В другой период, спустя двадцать лет, можно было бы подумать, что Интернационалу пришел конец. Тогда европейский пролетариат понес тяжкое для всех поражение - падение Парижской коммуны, оставившей по себе столь славную память. Международный конгресс принял следующие два решения:
1. Порвать с анархистами;
2. Предоставить европейскому пролетариату отказаться от формы борьбы, которая стала слишком узкой и привела бы к бесполезным жертвам.
Стало быть, Интернационал осуществил самороспуск 78.
Впоследствии мы увидели его возрождение, но в более гибкой форме, лучше приспособленной к существующему положению. Можно ли представить себе Генеральный Совет, претендующий на руководство социалистической Европой, это невозможно. Нужен дух солидарности, существующий в настоящее время, и конгресс дополнил достигнутые результаты.
В этой новой форме Интернационал вырос и окреп; он уверен теперь в будущем.
Будем, следовательно, продолжать, как мы это делали до сих пор; будем стремиться к единству - не с точки зрения частностей, но в общем плане.
В заключение одно слово французам.
Победите в большой предвыборной борьбе; я желаю вам такого же успеха, какой был достигнут в Германии, и она первая поздравит вас, если вы превзойдете ее блеском своих успехов.
Да здравствует Интернационал!
Да здравствует международный пролетариат!"521
Конгресс закрывается под гром восторженных аплодисментов. Под звуки "Марсельезы" все устремляются к пароходу.
Впервые опубликовано в журнале "La revue socialiste", Paris, 1893, t. XVIII
Печатается с сокращениями по тексту журнала
Перевод с французского
ЛИЛИ БРАУН
Из книги " Мемуары социалистки"
Большой зал. Зеленые гирлянды, украшенные красными цветами, вились вдоль галерей, между колоннами. "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" горели навстречу входящим гигантские золотые буквы на красном фоне за трибуной. Среди зелени лавров белели бюсты Маркса и Лассаля. Когда мы приехали, огромный зал был уже переполнен: мужчины в праздничных костюмах, женщины и девушки в разноцветных блузках и светлых платьях, с сияющими лицами, как у детей, предвкушающих радость рождественской елки. Во всех глазах сверкал блеск юности, сглаживая морщины, горестные складки и следы страданий и придавая рано побледневшим щекам румянец баловней счастья.
Взоры всех с любопытством устремились на нас: бледного мужчину и молодую женщину, шедшую возле него. Старый Бартельс провел нас вперед, где за накрытыми столами были приготовлены места для гостей.
- Вот до чего довелось дожить, господин профессор... вот до чего! твердил он, и крупные слезы радости выступили на его маленьких, мигающих глазках.
Возгласы бурного восторга потрясли воздух. Все встали, махали шляпами, носовыми платками, детей подняли на столы и плечи, так что их головки возвышались над толпой, как цветы среди густой луговой травы. И по широкому среднему проходу, по обеим сторонам которого теснилась непроницаемой стеной толпа, шли все они, старые борцы, чьи имена были для одних воплощением кровавого ужаса, а для других - символом грядущего счастья.
Взгляд мой был прикован только к четверым, идущим впереди; вокруг меня все время шепотом называли их имена: Либкнехт, Бебель, Ауэр, Энгельс. Один был высокий, с окладистой седой бородой, высоким лбом,
263
светящимися умом глазами и тонкой, саркастической складкой у рта; другой - небольшого роста, с непокорной густой гривой волос, постоянно спадавшей ему на лоб и почти закрывавшей глаза, с тем особенным взглядом, какой бывает у поэтов и мечтателей. У третьего над могучими плечами гордо возвышалась крупная светловолосая голова германца, с парой глаз, смотревших поверх толпы и, несомненно, умевших сверкать воинственным огнем, как у старых вождей. А впереди всех шел пожилой виновник торжества, с улыбкой, полной такой растроганной доброты и радостной любви к людям, как будто все эти бурно приветствовавшие его люди были его детьми.