Список вакансий был наполнен наименованиями полков и отдельных батальонов пограничных округов. Куропаткин стремился юнкерами из военных училищ, прежде всего, пополнить пограничные округа, а части Московского, Казанского округов заполнялись главным образом выпускниками юнкерских училищ. Мера, конечно, целесообразная, но получалось, что из юнкерских училищ выходили служить в полки, стоявшие в больших городах, а выпускникам военных училищ приходилось идти служить в части, расположенные в мелких городах нашей западной границы, или на Дальний Восток, в Туркестан и на Кавказ. Дошло дело до того, что командир одной резервной бригады, расположенной около Варшавы, прислал в училище письмо с просьбой объявить юнкерам, как хорошо расположены батальоны бригады и что часто можно бывать в Варшаве. В некоторые полки, как, например, 1151-й пехотный Пятигорский, стоявший в казармах близ станции Береза Картусская, к северо-востоку от Бреста, из года в год никто не шел служить исключительно из-за стоянки.
На Дальнем Востоке пахло порохом, поэтому вакансии в части, расположенные там, были в ходу. Меня лично прельщала служба на Кавказе и в Туркестане. Трое из моих товарищей юнкеров, уроженцы Ташкента, красочно расписывали этот город. Из пехотных частей юнкера предпочитали стрелковые, а крепостные полки и батальоны («шоколадная гвардия», как их называли у нас по коричневому воротнику и кантам) не привлекали юнкеров.
Мне нужно было выбрать пять вакансий, а так как один из фельдфебелей уходил в гвардию, то, следовательно, нужно было заготовить список с четырьмя вакансиями. В порядке предпочтительности я и записал: 13-й лейб-гренадерский Эриванский полк (самый старый полк в русской армии, основанный при Михаиле Федоровиче Романове) со стоянкой близ Тифлиса (ныне Тбилиси), 1-й стрелковый Восточно-Сибирский полк (урочище Новокиевское на Дальнем Востоке), 1-й стрелковый Туркестанский батальон (Ташкент) и 205-й резервный Измаильский батальон, стоявший в Одессе.
В конце мая сам начальник училища с комиссией из батальонного и ротных командиров, собрав нас в столовой, приступил к распределению вакансий. Из составленного мною списка 13-й гренадерский Эриванский и 1-й Восточно-Сибирский полки были взяты фельдфебелями, таким образом, я оказался будущим подпоручиком 1-го стрелкового Туркестанского батальона со стоянкой в Ташкенте.
Так в порядке старшинства разбирали юнкера вакансии. Юнкера-одногодичника, взявшего вакансию в Березу Картусскую, мы приветствовали аплодисментами, начальство начало его отговаривать, чтобы он не губил свою молодость, но он тотчас же всех успокоил, заявив, что по окончании училища выходит в запас, на что имел законное право. Другой юнкер, старательно вычеркивавший много взятых перед ним вакансий, смешался, и, когда его вызвали и спросили, в какой полк он желает выйти, он назвал один из полков, который уже был взят. Узнав об этом, он долго молчал. Когда все же от него потребовали сказать, какой же полк он берет, то юнкер заявил: «Безразлично какой, лишь бы фуражка была с белым околышем!» Под дружный хохот аудитории, наконец, в списке нашли ему такой полк, и на вопрос начальника училища, почему именно ему захотелось идти в этот полк, юнкер ответил: «Фуражку уже такую заказал!» Раздался еще более громкий хохот.
Теперь можно было заканчивать дела с обмундированием, к чему мы и приступили. В конце июля у каждого выпускника уже стоял сундук с новой формой одежды. Ротный командир все это тщательно осмотрел.
Производство в офицеры начиналось с Красносельского лагерного сбора, где после заключительных маневров юнкера, производившиеся в офицеры, вызывались вперед и царь поздравлял их с этим новым чином. После этого немедленно посылались телеграммы в Москву и Киев о состоявшемся производстве. Юнкерские училища выпускали подпрапорщиков в другой срок.
Мы, москвичи, ждали с нетерпением этой телеграммы. Из года в год ее привозил на велосипеде почтальон, размахивавший при проезде по лагерю телеграммой, для сдачи ее дежурному по батальону офицеру.
Около 5 часов дня 10 августа этот долгожданный почтальон показался в лагере, и в ротах тотчас же начался сбор денег для него. Дежурный офицер, получив телеграмму, отправился с докладом к начальнику училища, потом, вернувшись к себе, крикнул: «Горнист, труби сбор!» По заведенному также обычаю горнист, хотя и садился за это под арест, вместо обычного трубил офицерский сбор.