В назначенный для доклада вечер я стоял за кафедрой. Рядом на стуле лежали нужные мне для справок источники. С прибытием Самсонова начался доклад. Спокойно и не торопясь я изложил свою тему. После небольшого перерыва слово было предоставлено оппонентам: полковнику Егорову, бывшему старшему адъютанту штаба Самсонова, а теперь состоявшему при нем для поручений, и полковнику Ахвердову, бывшему старшему адъютанту штаба 1-го Сибирского корпуса, а теперь начальнику мобилизационного отделения штаба округа. Оба они никаких поправок не внесли, а лишь дополнили доклад своими воспоминаниями о ходе боя. Третий оппонент, молодой офицер Генерального штаба Фукс, говорил что-то не по существу. Когда Самсонов спросил, что я могу ответить на выступления оппонентов, я не согласился с Фуксом, а о выступлении обоих полковников сказал, что они дополнили мой доклад. После этого Самсонов остановился на вопросе о боевом охранении. Он по-прежнему считал, что не дело боевого охранения ввязываться в серьезный бой. На вопрос Самсонова, согласен ли с ним, я ответил отрицательно и из описания военно-исторической комиссии привел два примера: отход боевой заставы 1-го стрелкового Сибирского корпуса, потерявшего из полутора тысяч только двух солдат, а затем отход полусотни казаков, стоявшей на пути обходившей фланг 1-го Сибирского корпуса 4-й японской дивизии, причем зачитал из описания, что полусотня отошла по приказанию, полученному от какого-то неизвестного казака. На этих примерах я показал, как русские открыли дорогу 4-й японской дивизии, против которой и пришлось в условиях случайного боя драться дивизии Самсонова. Наше маленькое расхождение во взглядах с Самсоновым оживило доклад. Все ждали, что же будет дальше. А дальше… Самсонов встал, подошел ко мне и, улыбаясь, сказал, что хотя мы не сходимся во взглядах на роль боевого охранения, но он считает мой доклад прекрасным и благодарит за него. Подошел и старик Глинский, довольный тем, что доклад сошел хорошо и был «мягок на поворотах».
Конечно, только юность позволяет не соглашаться с начальством и даже немного критикнуть его. Потом, уже в более зрелом возрасте, мне приходилось переживать такое состояние, но результаты были другие. И передо мной всегда вставал благородный образ Самсонова, несчастно погибшего. В Каннах всегда должен быть с одной стороны Ганнибал, а с другой — Теренций Варрон. Судьба поставила Самсонова под Сольдау на место Варрона.
Наступил 1912 год.
Занятия в роте шли своим чередом. Мои взводные унтер-офицеры хорошо вели боевую подготовку, и я не боялся срыва, хотя не имел ни одного младшего офицера в роте.
Начальник штаба корпуса генерал Лилиенталь привлекал меня временами к работе в своем штабе, правда, без выезда из Ташкента. Нужно сказать несколько слов об этом генерале. Обладая большим опытом, он хорошо знал службу Генерального штаба, но допускал нетактичность и находился под башмаком своей жены. Страдая больным самолюбием, подталкиваемый к тому же еще и женой, Лилиенталь превышал свои полномочия по службе. В 1912 году у эмира в Бухаре случилось какое-то волнение среди его верноподданных, и для консультации к нему направили генерала Лилиенталя. Последний не нашел ничего лучшего, как, присылая телеграфные донесения в штаб корпуса, адресовать их копии и своей жене.
Однажды в читальне гарнизонного собрания произошло чрезвычайное событие. На столе офицеры обнаружили номер самой черносотенной газеты «Русское знамя». Он-то и произвел сенсацию. Одна из его страниц содержала фельетон под заголовком: «Поход в Бухару русских генералов за бухарскими звездами». В фельетоне речь шла о Лилиентале и других русских генералах, причастных к бухарским делам. По недосмотру солдата-библиотекаря номер этой газеты пролежал неделю в читальне, и, конечно, с большим интересом фельетон прочли многие. В нем довольно хлестко описаны неблаговидные делишки тех генералов, которые запятнали свою репутацию. Лилиенталь, конечно, не мог равнодушно отнестись к фельетону и газете, опубликовавшей его.