Расследование выяснило наличие поджога с целью затруднить погрузку угля для судов, предназначенных к походу Около 3 часов дня были получены следующие телеграммы в штабе командующего флотом:
1. «Ввиду переживаемого момента временно подчиняю финляндского генерал-губернатора командиру отдельного 42-го армейского корпуса, а береговой полк командующему флотом Балтийского моря с правом давать указания по управлению краем. Подписал генерал-адъютант Рузский». В связи с этой телеграммой был поднят вопрос о переезде управления генерал-губернатора в город Куопио.
2. «По обстоятельствам текущего момента я счел необходимым подчинить Николаевский форт Кронштадтской крепости коменданту Выборгской крепости. Генерал от инфантерии Гулевич».
Вице-адмирал Непенин ответил на эту телеграмму: «На подчинение Николаевского форта согласен, ибо из-за льда прийти туда с флотом не могу. № 242/оп.».
1 марта генерал от инфантерии Гулевич решил восстановить связь Выборга со столицей. Из состава гарнизона крепости был выделен особый отряд, который под начальством коменданта крепости генерал-лейтенанта Петрова выступил на Петроград. Предприятие это было мало продумано, отряд был слабого состава, а самое главное, генерал Петров оказался не на должной высоте. Обладая высокими административными дарованиями, он в боевой обстановке растерялся. Нарвавшись около Шувалова на высланные из Петрограда броневые автомобили, он не смог исправить путь и вернулся обратно в Выборг, не выполнив возложенной на него задачи. Через несколько дней при аресте и отправлении в Таврический дворец генерал Петров проявил редкое малодушие…
Следствием этого неудачного похода на Петроград явилось открытие границы в Белоостров. Прибывшим из Петербурга членом Солдатского комитета, или правильнее Совета солдатских и рабочих депутатов, были сняты, арестованы и увезены в столицу начальник тылового пограничного участка полковник Тюфяев и чины жандармского пограничного надзора. Благодаря этому обстоятельству в течение нескольких часов некому было производить проверки документов у лиц, следовавших из Петрограда в Финляндию, так как Дом предварительного заключения к этому времени был разгромлен, то в Финляндию успело прорваться около 300 человек освобожденных германских агентов, шпионов и финских активистов. Опасными для нас, как увидит дальше читатель, оказались лица первых двух категорий.
В войсках и флоте было пока спокойно, так как определенного о событиях в Петрограде не знали ничего даже начальники отдельных частей.
2 марта с утра стало известно, что в Торнео сорвана охрана головного участка финляндской пограничной охраны. Дело это не обошлось без содействия германских агентств, проникших туда из шведской Хапаранды подробнее об этом мы расскажем далее. Граница в Торнео несколько часов оставалась совершенно открытой, и благодаря этому в Финляндию прорвалось много германских эмиссаров, которые и явились виновниками произошедших на следующий день в Гельсингфорсе кровавых событий.
Здесь я уклонюсь немного назад и коснусь обстоятельств, при которых был произведен арест финляндского генерал-губернатора.
1 марта под влиянием начальника Финляндского жандармского управления генерал-майора Еремина генерал-лейтенант Зейн послал в Псков телеграмму с выражением верноподданнических чувств государю императору от войск и населения Финляндии. Телеграмма эта была перехвачена в Кронштадте и передана в Таврический дворец. Так как в Гельсингфорсе уже находились прибывшие из
Петрограда германские эмиссары, и наша контрразведка имела сведения о серьезной угрозе для лиц, занимающих высшие административные посты, то в целях ограждения генерала Зейна и вице-председателя Императорского финляндского сената камергера Боровитинова от возможной с ними расправы адмирал Непенин после переговоров с Таврическим дворцом получил от шталмейстера Родзянко телеграмму с просьбой об их аресте.
Арест генерал-губернатора произошел при следующих обстоятельствах.
До полуночи у генерала Зейна находился с докладом генерал-майор Еремин, с непонятным для автора этих строк упорством, до самой последней минуты смотревший на Петроградские события как на обыкновенные волнения и веривший в то, что они будут быстро подавлены.
Едва генерал Еремин уехал домой, успокоив главного начальника края, который, к слову сказать, совершенно правильно смотрел на развертывавшиеся события, как в кабинете генерала зазвонил телефон с «Кречета» (посыльное судно, на котором помещался штаб командующего флотом), и контр-адмирал Григорьев просил генерал-губернатора срочно прибыть в штаб.