Подобные перспективы тревожили среди держав Согласия прежде всего Англию, интересы которой были задеты наиболее чувствительным образом торжествующим шествием германской торгово-промышленной конкуренции, и меньше всего Россию, стремления которой не шли дальше овладения своим собственным рынком и проникновения русских товаров на ближайшие азиатские рынки. Франция занимала в этом отношении, особое положение. Для неё быстрый рост германской промышленности и соответственно ему развитие внешней торговли представлялись менее опасными ввиду того обстоятельства, что французская вывозная торговля ограничивалась преимущественно вывозом на мировые рынки товаров, по отношению к которым у неё существовала как бы монополия. Европа начала мириться с мыслью о неизбежности своего превращения в германскую данницу. Если бы Германия, оценив истинное значение такой победы в настоящем и ещё более в будущем, удовольствовалась громадным результатом, достигнутым трудолюбием своего народа и организаторским даром своих промышленников, и предоставила естественному ходу событий завершить начатое дело, она в настоящую пору стояла бы по богатству и могуществу во главе государств Европы. Призрак мирового владычества заслонил в её глазах эту легкодостижимую цель. Угрожая каждой из великих держав Согласия, сблизившихся между собою не по влечению сердца, а из сознания общей опасности, в самом центре уязвимости каждой из них, Германия превратила их из соперниц, до известной степени свыкшихся с уменьшением своего экономического значения, в непримиримых врагов, знавших, что им не будет пощады в случае достижения Германией своих политических целей.
Ввиду этого начавшаяся с объявления немцами войны России и с вторжения их войск в Бельгию европейская борьба приняла сразу же характер смертного боя. Каждой из держав Согласия было ясно, что её ожидало в случае торжества Германии. Россия теряла прибалтийские приобретения Петра Великого, открывшие ей доступ с севера в западноевропейские страны и необходимые для защиты её столицы, а на юге лишалась своих черноморских владений, до Крыма включительно, предназначенных для целей германской колонизации, и оставалась, таким образом, после окончательного установления владычества Германии и Австро-Венгрии на Босфоре и на Балканах отрезанной от моря в размерах Московского государства, каким оно было в XVII веке. Польша при этом перекраивалась на новый лад и попадала в вассальные отношения к Австрии.
Вот что ожидало Россию. Не лучшие виды открывались на будущее и для Франции. Одновременно с объявлением нам войны германский посол в Париже получил приказание сообщить французскому правительству, что в случае если Франция заявит о своём нейтралитете, Германия вынуждена будет, в виде обеспечения этого нейтралитета, потребовать сдачи крепостей Туль и Верден, которые будут заняты Германией и возвращены Франции после окончания войны с Россией.
Это сообщение не могло быть сделано бароном фон Шэном ввиду того, что г-н Вивиани, тогдашний министр иностранных дел, не дал ему на это возможности, заявив, что Франция «будет действовать сообразно своим интересам». Тем не менее это сообщение является единственным в своём роде документом. Оставаясь нейтральной, Франция лишалась на время войны двух важнейших защитных пунктов на своей восточной границе. Чего она могла ожидать в случае участия в войне и победы Германии? Вероятно, утраты доброй трети своей территории и большей части своих колониальных владений и в результате превращения во второстепенную державу.
Что касается Великобритании, то ей не угрожал захват её европейской территории, но зато занятие Германией Бельгии, даже временного характера, уже не говоря о возможности её полного присоединения, на что существуют положительные указания [19], создавало для неё положение, с которым общественное мнение Англии не могло бы никогда примириться.
Державы Согласия вступили в войну с Германией с полным сознанием рокового её значения для каждой из них. Для них победа означала сохранение независимости и возможность свободно жить и развиваться в будущем. Для Германии вопрос ставился иначе. Хотя её государственные деятели и печать твердили о «борьбе на жизнь или смерть», они понимали, что дело сводилось, в сущности, для их родины только к тому, удастся ли германскому народу осуществить свою мечту о мировом владычестве или нет. Нельзя, конечно, отрицать, что ставка была громадная. В надежде на её выигрыш было воспитано все новое поколение Германии, и все принесенные ею жертвы и потраченные усилия как со стороны правительства, так и всех сознательно работавших для величия отечества немцев были направлены к этой цели. Возможность неудачи представлялась ударом для народного самолюбия и грозной опасностью для государственного строя, связавшего свою судьбу с грандиозным планом мирового владычества. Вместе с тем, однако, трезвые немцы — правда, в бурную эпоху мировой войны их было не много — понимали, что суждено ли было их мечтам осуществиться или нет, Германия от этого не перестанет существовать, что её многомиллионный народ не утратит присущих ему качеств, создавших его величие, и поэтому и своей силы, и что государственная его территория подвергнется, в худшем случае, лишь незначительным изменениям. Германия, перестав быть мировой, всё же осталась бы великой европейской державой.