Нам не оставалось ничего другого, как продолжать с той же энергией наши усилия парализовать злую волю Австро-Венгрии и добиться пересмотра недопустимых требований венского кабинета путем посредничества держав даже и после последовавшего 25 июля разрыва сношений между Австро-Венгрией и Сербией. Как ни трудно было ввиду этого факта, продолжать переговоры, я решился отстаивать их необходимость на совете министров под председательством Государя, который был назначен на 26 июля (по новому стилю), и заявил об этом накануне французскому послу.
Будучи уверен, что итальянское правительство не одобряло образа действия Австро-Венгрии, я поручил нашему послу в Риме Крупенскому просить маркиза Сан-Джулиано откровенно высказать в Вене своё несочувствие австрийским решениям и разъяснить Берхтольду невозможность локализации конфликта, а также и неизбежность русской поддержки Сербии.
Как я узнал вслед за этим, в Италии с возникновения австро-сербского столкновения установилось определенно отрицательное отношение к положению, занятому венским кабинетом в этом вопросе. Тщательно скрывавшееся от Италии намерение венского кабинета поставить Сербию в безысходное положение стало известно в Риме и возбудило там сильное неудовольствие и тревогу. Ещё за несколько дней до моего обращения к маркизу Джулиано он сообщил германскому послу, что ему кажется невозможным какое бы то ни было представление сербскому правительству со стороны Австро-Венгрии по поводу убийства наследного эрцгерцога ввиду того, что оно было совершено австрийским подданным. Лица, близко стоявшие к министру, заявляли открыто, что Австро-Венгрия, предъявив неумеренные требования, поставила бы себя в невыгодное положение и не могла бы рассчитывать на поддержку Италии. Сан-Джулиано избегал прямого обмена мыслями с австрийским послом в Риме, но не скрывал своих взглядов от германского посла фон Флото, которому он сообщил, что Италия ни в каком случае не примет участия в политике подавления национальностей. Флото добросовестно сообщал в Берлин, что итальянское правительство едва ли захочет поддерживать австрийские требования, чтобы не поставить себя в противоречие с глубоко укоренившимися чувствами итальянского народа.
Эти сообщения фон Флото беспокоили германское министерство иностранных дел, но ни на волос не изменили его сочувственного и поощрительного отношения к занятому венским кабинетом положению.
Одновременно с этим обращением в Риме я предложил гр. Берхтольду разрешить австро-венгерскому послу в Петербурге рассмотреть со мной частным образом текст ультиматума для того, чтобы по взаимному соглашению изменить в нём некоторые места, которые казались мне неприемлемыми.
После 48 часов ожидания я получил ответ Берхтольда, в котором он через нашего посла в Вене сообщал мне, что не может ничего взять обратно, ни входить в обсуждение условий австрийского ультиматума. Помимо этого он поручил графу Сапари передать мне, что он подчеркнул в своём разговоре с Н. Н. Шебеко невозможность принятия подобного рода предложений.
Из Берлина вести были не лучше. Яго заявил нашему поверенному в делах Броневскому, что он разделяет мнение Пурталеса, что раз между мной и австрийским послом уже начались переговоры, ничто не мешало нам их продолжать, но на просьбу Броневского повлиять в Вене в примирительном смысле он ответил, что не может советовать Австрии уступчивости [XXIII].
Предложение моё скрестилось с предложением сэра Эдуарда Грея о посредничестве четырех незаинтересованных держав. Это предложение исходило из заявления, сделанного мной Бьюкенену о готовности русского правительства, оставшись в стороне, передать дело посредничества между Австро-Венгрией и Сербией в руки четырех незаинтересованных великих держав и преследовало двоякую цель: 1) собрать их под председательством Грея в Лондоне для изыскания способа разрешения спора и 2) приостановку Австро-Венгрией и Сербией всяких военных приготовлений до окончания совещания посредников.
Предложение сэра Эд. Грея, внушенное искренним желанием русского и английского правительств, к которым тотчас же присоединилось и французское, имело ещё и то преимущество, что державы, в руки которых было бы передано посредничество между спорившими сторонами, состояли бы поровну из представителей Тройственного согласия и Тройственного союза, чем бы наперед была предотвращена всякая возможность пристрастного решения. Тем не менее и этому предложению в Берлине был оказан не лучший прием, чем моим двум предыдущим. Французский посол в Берлине г-н Жюль Камбон предложил, по поручению своего правительства, следующую формулу, намеренно неопределенную и смягченную для сообщения её в Петроград и Вену: воздерживаться от всякого действия, которое могло бы обострить настоящее положение [XXIV].