Главный вопрос, поставленный передо мной, сводился к тому, должны ли танковые дивизии самостоятельно форсировать реку или ждать подхода пехоты; следует ли им в последнем случае принимать участие в наступлении сразу же после форсирования реки, учитывая труднопроходимый характер местности в Арденнах, севернее Мааса. Обмен мнениями протекал настолько удручающе, что генерал фон Витерсгейм, командир 14-го моторизованного армейского корпуса, который должен был следовать за моим корпусом, и я в заключение заявили, что при таких условиях мы не можем верить в осуществление этой операции. Мы заявили, что такое использование танков является неправильным и если оно будет осуществляться по приказу, то может наступить кризис доверия.
Дело еще больше усложнилось, когда выяснилось, что генерал-полковник фон Рундштедт также не имеет ясного представления о боевых возможностях танков и выступает за осторожное решение этого вопроса. Вот теперь-то и нужен был Манштейн!
Особенно много пришлось поломать голову над вопросами руководства большим количеством бронетанковых соединений. Наконец, после долгих споров остановились на кандидатуре генерала фон Клейста, который раньше не был сторонником танковых войск.
После того как стало ясно. что моему танковому корпусу в любом случае придется наносить удар по противнику через Арденны, я усердно занялся боевой подготовкой генералов и штабных офицеров для выполнения предстоящей задачи. В мое подчинение перешли 1, 2 и 10-я танковые дивизии, пехотный полк «Великая Германия», ряд корпусных подразделений и частей, среди которых был также один дивизион мортир. Все части, за исключением полка «Великая Германия», были мне знакомы; с одними я имел дело до войны, с другими – в военные годы, так что я безусловно верил в их боеспособность. Теперь мне представлялся случай подготовить этих людей для выполнения тяжелого задания, в успех которого никто, собственно, не верил, кроме Гитлера, Манштейна и меня. Моральная борьба за осуществление этой идеи была очень изнурительной. Поэтому я нуждался в небольшом отдыхе, который и был мне предоставлен во второй половине марта.
Однако еще до этого, 15 марта, в имперской канцелярии состоялась беседа командующего группой армий «А» с Гитлером. В беседе приняли участие генерал фон Клейст и я. Каждый из присутствовавших доложил свои соображения о способе выполнения поставленной задачи. Последним докладывал я. Мой план состоял в следующем: в намеченный приказом день перейти люксембургскую границу и продвигаться затем через Южную Бельгию на Седан, форсировать у Седана р. Маас, захватив на левом берегу предмостное укрепление для обеспечения переправы следующих за мной пехотных корпусов. Вкратце я объяснил, что мой корпус будет продвигаться по Люксембургу и южной Бельгии тремя колоннами, что я рассчитываю достичь бельгийских пограничных позиций уже в первый день и, если представится возможность, прорвать их, на второй день продолжать продвижение через Нешато, на третий – перейти р. Семуа у Буйона, на четвертый – достигнуть р. Маас, на пятый день форсировать реку и к вечеру того же дня захватить предмостное укрепление. Гитлер спросил: «А что вы хотите делать далее?» Он был первым, кто вообще поставил этот решающий вопрос. Я ответил: «Если не последует приказа приостановить продвижение, я буду на следующий день продолжать наступление в западном направлении. Верховное командование должно решить, должен ли этот удар быть направлен на Амьен или Париж. Самым действенным, на мой взгляд, было бы направление через Амьен к Ла-Маншу». Гитлер кивнул головой, но ничего не сказал. Только генерал Буш, который командовал действовавшей слева от меня 16-й армией, воскликнул:
«Нет, я не верю, что вы сможете форсировать его!» Гитлер ожидал моего ответа с явным напряжением. Мой ответ был: «Вам и не нужно этого делать». На это Гитлер также ничего не сказал.
Впоследствии я так и не получил приказа, который предусматривал бы нечто большее, чем создание предмостного укрепления на р. Маас. Мною самостоятельно были составлены все решения, вплоть до подхода к Атлантическому побережью у Абвиля. Верховное командование оказывало тормозящее влияние главным образом на мои операции.
После короткого отпуска я снова принялся за подготовку этой крупной операции. Продолжительная зима сменилась мягкой, очаровательной весной. Неоднократные учебные тревоги угрожали превратиться в боевые. Прежде чем описывать события, мне кажется, уместно будет объяснить, почему я так уверенно готовился к предстоящему тяжелому наступлению. Для этого мне придется немного вернуться назад.
Первая мировая война после короткого периода маневренных действий на Западном фронте застыла в позиционных сражениях. Никакое сосредоточение военных средств, достигшее громадных размеров, не в состоянии было сдвинуть фронты с места, пока в ноябре 1916 г. на стороне противника не появились «танки» и не перенесли благодаря своей броне, гусеницам и вооружению, состоявшему из пушек и пулеметов, ранее незащищенных солдат через заградительный огонь и проволочные заграждения, через рвы и воронки живыми и боеспособными на передний край обороны немцев; наступление снова было восстановлено в своих правах.
Это явление было своеобразным и заслуживало серьезного внимания. К сожалению, немцы недооценивали танки во время той войны. Теперь уже не имеет значения, объясняется ли это недостаточной технической осведомленностью правительственных деятелей или же слабостью германской военной промышленности.
Сколь велико значение танков, показал Версальский договор, которым Германии запретили под страхом наказания иметь и производить бронемашины, танки и другие подобные машины, могущие служить военным целям.
Следовательно, у наших врагов танк считался боевым оружием такого решающего значения, что нам запретили его иметь. Отсюда я сделал заключение о необходимости тщательно изучить историю этого боевого оружия решающего значения и проследить его дальнейшее развитие. Из теоретического анализа, сделанного человеком, не скованным никакими традициями, был сделан вывод о конструкции и использовании танков, а также об организации и использовании бронетанковых соединений, вывод, который вышел за рамки теорий, господствующих за границей. В упорных спорах, длившихся годами, мне удалось претворить в жизнь мои убеждения раньше, чем другие армии подошли к решению аналогичных задач. Преимущество в проектируемой организации и в боевом использовании танков было первым фактором, на которым основывалась моя вера в успех. Даже в 1940 г. я почти один в германской армии верил в это.
Всестороннее изучение первой мировой войны позволило мне сделать глубокий анализ психологии воюющих сторон. Немецкую армию я хорошо знал по собственным наблюдениям. О душевном состоянии наших западных противников у меня тоже создалось определенное мнение, которое подтвердилось в 1940 г. В военной мысли, несмотря на новое оружие – танки, которому в основном должны быть благодарны противники за свою победу в 1918г., господствовала позиционная война.
Франция обладала самой сильной сухопутной армией и самыми крупными бронетанковыми силами в Западной Европе.
Англо-французские вооруженные силы на западе в мае 1940 г. имели в своем распоряжении около 4800 танков, в германских же вооруженных силах по списку значилось 2800 танков, включая бронеавтомобили, а фактически к началу наступления их насчитывалось примерно 2200. Следовательно, противник имел двойное превосходство, которое усиливалось еще тем, что французские танки превосходили немецкие броневой защитой и калибром пушек, впрочем, уступая им в совершенстве приборов управления и в скорости. Несмотря на наличие этого самого сильного подвижного боевого оружия, Франция создала «линию Мажино» – самый прочный укрепленный рубеж в мире. Почему же деньги, вложенные в укрепления, не были использованы для модернизации и усиления подвижных средств?
Старания де Голля и Даладье в этом направлении были оставлены без внимания. Отсюда следовал вывод, что верховное командование французской армии не признавало или не хотело признавать значения танков в маневренной войне. Во всяком случае, все известные мне маневры и крупные войсковые учения свидетельствовали о намерении французского командования организовать таким образом управление своими войсками, чтобы надежно обоснованные решения полностью обеспечивали маневрирование и проведение планомерных наступательных и оборонительных мероприятий, стремились точно определить положение и группировку сил противника, прежде чем принять решение, а когда оно уже было принято, то поступали в абсолютном соответствии с ним и действовали, я бы сказал, точно сообразуясь со схемой как в условиях сближения, так и при занятии исходного положения во время артиллерийской подготовки, при наступлении или при занятии обороны. Такое стремление к действиям строго по плану, не оставляя ничего случаю, привело также к включению танков в состав сухопутных войск в форме, которая не нарушала бы схемы, т. е. к их распределению по пехотным дивизиям. И лишь небольшая часть танков предназначалась для оперативного использования.