И. Пушкарева, З. Перегудова
Глава 1
1905 год
Новый год в Москве встречали далеко не спокойно. Чувствовалось сильное брожение, и хотя правительство уже по собственному почину охотно шло на частичные реформы, но на взгляд русского общества они оказывались недостаточными. Общество постепенно революционизировалось, вспышки и выступления крайних левых партий все учащались, и нет сомнений, что они инспирировались и предпринимались по общим указаниям революционного комитета, находившегося тогда за границей. Кроме того, осенью 1904 г. в Париже состоялось соглашение между оппозиционными и революционными организациями Российского государства, оглашенное в листке "Освобождение", печатавшемся в Париже1.
Террористические акты в России стали учащаться, угрозы со стороны революционных комитетов сыпались на лиц, занимавших административные посты. Великий князь Сергей Александрович также не избег этой участи — его систематически травили. Под впечатлением всего этого в высших правительственных сферах нашли неудобным и опасным оставлять на посту московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, да и сам великий князь очень тяготился генерал-губернаторством, не сочувствуя политике министра внутренних дел князя Святополк-Мирского, которого он очень уважал, но не разделял его политических взглядов.
1 января, при весьма милостивом высочайшем рескрипте, великий князь был уволен от должности генерал-губернатора и назначен главнокомандующим войсками Московского военного округа, причем в виде особой милости ему был пожалован портрет императора Александра III, осыпанный бриллиантами, для ношения на груди. Великий князь был очень счастлив этой награде, так как брата своего императора Александра III он прямо боготворил.
Одновременно с сим был опубликован указ об учреждении в Москве градоначальства по примеру Петербурга2, а должность генерал-губернатора было решено временно не замещать; обязанности же генерал-губернатора одновременно с указом о градоначальстве были распределены между градоначальником и губернатором по принадлежности. А. Г. Булыгин тогда же был уволен от должности помощника генерал-губернатора с назначением в Государственный Совет; Д. Ф. Трепов назначен в распоряжение генерал-адъютанта Куропаткина в действующую армию, а московским градоначальником назначен черноморский губернатор, генерал-майор Волков, а помощником к нему генерал-майор Руднев. Все эти меры, направленные не на пользу дела, а скорее в угоду личности, не привели к хорошим результатам, а, напротив, приблизили к катастрофе.
Итак, с 1 января власть в Москве фактически перешла в руки бывшего помощника обер-полицеймейстера, ставшего помощником градоначальника, генерал-майора Руднева, так как великий князь оставил должность генерал-губернатора, Трепов сдал должность обер-полицеймейстера, а Волков еще не приехал. И это в столь серьезное время производило впечатление, что власти в Москве нет, так как Руднев, хотя и был прекрасным человеком, честным и благородным, но в то же время был слабоволен, нераспорядителен и совершенно не годился ни на какую самостоятельную административную должность.
2 января великий князь отправился в Петербург представиться Государю императору по случаю нового назначения. Я сопровождал его высочество. Великая княгиня {Великая княгиня Елизавета Федоровна, жена великого князя Сергея Александровича.} оставалась в Москве. Поезд отходил из Москвы в 10 с половиной часов вечера, и великий князь приехал на вокзал за 10 минут до его отхода. На вокзале находились местные власти и между ними и бывший обер-полицеймейстер Д. Ф. Трепов.
Как только великий князь простился со всеми и, пожав руку Трепову, вошел в вагон, я же оставался еще на платформе, около меня раздался выстрел. Обернувшись, я увидел юношу в фуражке какого-то учебного заведения, который, стоя перед Треповым в трех шагах, стрелял в него из револьвера почти в упор. Трепов, стоя в шинели с бобровым воротником, лавировал, делая то шаг вправо, то влево. Все как будто остолбенели и смотрели, как юноша палил из револьвера, в том числе и я, пока один жандармский унтер-офицер не схватил стрелявшего за руку. Тотчас все накинулись на этого юношу, кто-то сказал: "Повалите его на пол", но начальник жандармского отделения распорядился увести его в соседнюю дежурную комнату. Трепов остался невредим, все пули попали в стену.
Великий князь, как только услыхал выстрелы, хотел выйти на площадку, но камердинер, очень предусмотрительно, запер дверь от вагона на ключ.
Оказалось, что стрелял студент Полторацкий, бежавший из арестного дома Пречистенского приемного покоя для испытуемых психически больных. Как он пробрался, минуя две линии охраны, осталось загадкой.
Под таким впечатлением поезд двинулся, и великий князь сел писать великой княгине и жене Д. Ф. Трепова, чтоб успеть послать письма из Клина. В Петрограде {Так в тексте. Правильно: в Петербурге.} великий князь пробыл два дня, после чего возвратился в Москву.
В Москве исправляющий должность градоначальника Руднев был совсем растерян и терроризирован, страшно боялся за жизнь великого князя, так как стали поступать весьма тревожные сведения. Явился вопрос об усилении охраны его личности, и затруднительность охранить его в Нескучном представилась во всей полноте. Но великий князь и слышать не хотел переезжать куда бы то ни было.
В это время в Петербурге назревали события, кончившиеся 9 января крупным столкновением толпы рабочих с полицией и войсками. Большое возбуждение среди рабочих в Петербурге возникло на почве так называемой "зубатовщины"3, которая началась в Москве, но с тою разницею, что в Москве эта "зубатовщина" была скоро ликвидирована, вернее обезврежена, как только оказалось, что переходит должные границы, переходя в провокацию. В Петербурге же движение это пошло шире и дальше благодаря тому, что во главе этого движения стал ловкий, пронырливый человек — священник Петербургской пересыльной тюрьмы Георгий Гапон, который уже несколько лет назад занялся изучением быта рабочих, главным образом Путиловского завода. Он посещал их квартиры, расспрашивал о нуждах, помогал им и постепенно приобрел доверие рабочих масс, являясь часто ходатаем за них перед заводской администрацией и петербургским градоначальником. Он был отличный проповедник и оратор, что тоже усиливало его влияние. Одновременно с этим он втерся в доверие петербургского градоначальника генерал-адъютанта Фуллона, благодаря чему ему удалось учредить Общество фабрично-заводских рабочих г. Петербурга и самому стать во главе этого общества. Устав этого общества был утвержден законным порядком и имел целью удовлетворение духовных и умственных интересов рабочих и отвлечение их от влияния преступной пропаганды.
Сначала это общество не выходило за пределы своего устава, но постепенно стало выходить из рамок, и когда 2 января правление Путиловского завода уволило 2 рабочих, то депутация от рабочих с Гапоном во главе обратилась к правлению с требованием, сводящимся главным образом: к увольнению одного мастера, возвращению уволенных рабочих, установлению восьмичасового рабочего дня и новой расценки по добровольному соглашению с комиссией из выборных рабочих. Правление ответило, что вопрос о восьмичасовом рабочем дне зависит от Министерства финансов, а вопрос о повышении платы будет внесен в общее собрание акционеров. Это не удовлетворило рабочих, и они объявили забастовку. За ними последовали рабочие Франко-русского завода, затем другие, и к 8 января бастовало уже до 200 заводских предприятий и типографий, а также и железные дороги Петербургского узла.
В это же время, а именно 6 января, во время обычного Крещенского парада и высочайшего выхода из Зимнего дворца на Иордань для освящения воды, произошел несчастный случай, до сих пор оставшийся загадкой, несмотря на тщательное расследование: при производстве установленного салюта одним из орудий, расположенных близ Биржи, был произведен вместо холостого боевой выстрел. Пули снаряда попали в помост у Иордани, где стоял Государь император, и на набережную, а также и в фасад Зимнего дворца, в 4 окнах коего были разбиты стекла. По счастливой случайности ранен был только один городовой, стоявший на посту. Одна пуля ударилась в знамя Морского кадетского корпуса, задев древко и погнув гвоздь, пуля, потеряв свою силу, упала к ногам знаменщика. Церемония продолжалась, никто не двинулся с мест, Государь сохранил полное спокойствие, даже не изменился в лице.