И теперь, видя его умильную морду, я думал, что он и в третий раз собирается под каким-нибудь новым предлогом выманить у меня деньги... Наскоро разложив свои вещи и успев лишь протелефонировать Обер-Прокурору Н.П. Раеву о своем приезде, я отправился на заседание в Св. Синод. Настроение иерархов было бодрое и спокойное: никто из них не выражал тревоги, и только один митрополит Московский Макарий передал, что его карета была застигнута на Невском толпою хулиганов, не желавших ее пропустить на Сенатскую площадь; но подоспевшая полиция разогнала толпу, и он благополучно доехал в Синод. Этот рассказ вызвал лишь остроты со стороны прочих иерархов, увидевших в этом эпизоде указание на то, что пришла пора старцу уйти на покой. Как и всегда, заседание Синода закончилось в обычное время; члены Синода разъехались по домам, а я остался в своем служебном кабинете для текущих дел и приема посетителей. Через день было назначено новое заседание Синода: дела своим обычным порядком, и ничто не предвещало ужасной катастрофы, разразившейся через два дня. Однако, признаки ее становились уже заметными. Возвращаясь домой, я видел скопища народа на перекрестных улицах, причем все отмалчивались, и никто не хотел объяснить мне, в чем дело. Я слышал ружейные выстрелы; не мог не заметить отсутствия трамвайного движения, но не придавал этому значения, тем более что везде говорилось о каких-то незначительных беспорядках на Выборгской стороне, к которым, за последнее время, все успели уже привыкнуть. Вечером, в блаженном неведении совершавшегося, я вышел из дому по направлению к Владимирскому проспекту и здесь увидел бежавших в панике людей, разгоняемых дворниками, сносивших какие-то бревна на мостовую и устраивавших заторы... Выполняли ли они чужие задания, или действовали по собственной инициативе – узнать не удалось...
"Что вы делаете, зачем загромождаете проезд?" – спросил я одного из них.
"Проходи, проходи! скоро узнаешь", – последовал грубый ответ.
То и дело раздавались полицейские свистки; но стоило городовому подойти на свисток, как его окружала большая толпа самого разнообразного люда и лишала его возможности установить порядок.
Из предосторожности, я взял извозчика, желая вернуться домой... Однако я вынужден был скоро отпустить его. Толпа не пропускала извозчика, и проехать на Невский оказалось невозможным. Я сделал огромный круг, дойдя переулками до площади Зимнего Дворца, и вышел на Литейный проспект с противоположной стороны, у набережной Невы. Ночь прошла тревожно: слышались беспрестанные ружейные выстрелы, трещали пулеметы... Однако, не только мирные жители, но даже власти не отдавали себе, по-видимому, отчета в том, что в действительности происходит.
Глава LXXXI. Первые шаги революции
Следующий день был еще грознее предыдущего.
Распространились слухи, что беспорядки на Выборгской стороне не только не подавлены, а, наоборот, все более усиливаются, что к рабочим примкнуло население, и полиция бессильна навести порядок, что, пожалуй, придется вызвать на помощь войска... В то же время робко высказывалась и мысль, что войска ненадежны, и можно ожидать осложнений... Все, в один голос, повторяли, что население до крайности возбуждено недостатком продовольствия и все более увеличивающейся дороговизною в столице. Но те, кто с раннего утра лично дежурил часами в "очередях" подле магазинов и лавок с пищевыми продуктами, говорили иное и, со слов лавочников и торговцев, передавали такие факты, которым нельзя было не верить и выдумать которых было невозможно. Так, например, указывалось на то, что первые 10-20 человек, составлявших "очередь", были агентами Государственной Думы, скупавшими, под угрозой насилия, за большие деньги, весь товар в магазинах и лавках, какой, затем, свозился в подвалы Таврического Дворца или же распродавался по спекулятивным ценам другим лицам. В связи с недостатком керосина, приводились факты, когда в частных квартирах тех же агентов керосином наполнялись даже суповые чашки, стаканы и кухонная утварь. Что эти факты не были измышлены, засвидетельствовали следующие дни революции, когда, тотчас после падения власти, появились огромные запасы хлеба, а цены на пищевые продукты настолько понизились, что достигли почти нормальных довоенного времени: Дума приписала такое явление своей распорядительности и участию к народным нуждам, остававшимся, якобы, в пренебрежении у "царского" правительства.