А.Н. Волжин обомлел... Он никак не мог ожидать такого выпада со стороны того, чью деликатность он принимал за хитрость или глупость, за желание во что бы то ни стало, путем даже унижений, пробраться в Синод, не брезгуя для этого никакими средствами...
"Что Вы, что Вы, князь, успокойтесь, – заволновался А.Н. Волжин. – И не грех ли Вам так нехорошо думать обо мне!.. Я ли не просил Вас, чтобы Вы мне помогли, я ли не приезжал к Вам?! Зачем же я бы ездил к Вам, если бы не желал сотрудничества с Вами?! Нас связывает друг с другом Святитель Иоасаф; моя бабушка была игуменией Белгородского монастыря"... – путаясь и смущаясь, оправдывался А.Н. Волжин.
И эта бессвязная речь была произнесена таким тоном, что снова обезоружила меня... Мне стало жалко А.Н. Волжина, этого гордого, самонадеянного сановника, который сбросил свою внешность и предстал предо мною в образе слабого, раздавленного человека.
Я простился с А.Н. Волжиным с намерением никогда более не встречаться с ним. Однако это свидание все еще не было последним.
До меня стали доходить слухи, что А.Н. Волжин лихорадочно стремится наверстать потерянное время и постоянно ездит к Государственному Секретарю, чтобы, с помощью С.Е. Крыжановского, заготовить Высочайший доклад об учреждении должности второго Товарища Обер-Прокурора по 11-й статье. И действительно, прошло недели две-три после последнего, бурного свидания, как А.Н. Волжин снова пригласил меня к себе и встретил меня такими словами:
"Теперь я могу уже поздравить Вас своим Товарищем... Поздравляю, пока только академически... Высочайший доклад по 11-й статье уже готов, но еще не послан... Но это вопрос нескольких дней"...
"В Государственной канцелярии, – ответил я, – начались уже каникулы, и я на днях уезжаю из Петербурга".
"Куда?" – удивился А.Н. Волжин, все еще не умевший отрешиться от убеждения, что стремление достигнуть должности Товарища Обер-Прокурора было моею единственною мечтою, в жертву которой я был готов принести все, включительно до своей чести.
"В Киев, в Полтавскую губернию, в имение".
"Так Вы, по крайней мере, оставьте свой адрес", – с досадою сказал А.Н. Волжин.
Уступая этой просьбе, я дал свой Киевский адрес чиновнику особых поручений, князю Мышецкому, хотя был вполне убежден в том, что этот адрес А.Н. Волжину не пригодится.
А.Н. Волжин опоздал.
Убедившись в бесцельности сопротивления, А.Н. Волжин стал искать пути к осуществлению Высочайшей воли о моем назначении и, с помощью Государственного Секретаря С.Е. Крыжановского, нашел их... Но время уже было упущено. Положение, созданное А.Н. Волжиным, было таково, что, в лучшем случае, допускало лишь обмен светскими любезностями, но ни о каком сотрудничестве с ним, или деловых общениях, не могло быть и речи. Это сознавалось и высшими сферами, где, одновременно с предложениями об отставке А.Н. Волжина, высказывались проекты о назначении меня то его заместителем, то Товарищем Министра Внутренних Дел, но где уже совершенно исключалась возможность назначения помощником А.Н. Волжина.
А.Н. Волжин, по-видимому, об этом ничего не знал, как не знал и того, что, если должность второго Товарища Обер-Прокурора и будет учреждена, и я буду назначен на эту должность, то это случится лишь после его отставки. Своим противлением воле Монарха и неискренностью, А.Н. Волжин окончательно поколебал свое служебное положение не только в глазах Их Величеств, но и в глазах высшего общества, мнением которого особенно дорожил. Как он ни старался исправить ошибку и наверстать потерянное время, как ни спешил с учреждением должности и как, по-видимому, искренне ни хотел, на этот раз, ускорить мое назначение и тем вернуть утраченное доверие Их Величеств, но было уже поздно... Ускоряя мое назначение, А.Н. Волжин ускорял одновременно и свою отставку...
Я удивленно смотрел на А.Н. Волжина, когда он поздравлял меня "своим" Товарищем, ибо знал, что таковым никогда не буду, как знал и то, что дни А.Н. Волжина на Обер-Прокурорском посту уже сочтены. Из Петербурга я уехал в Оптину пустынь.