Корчился в пламени в искрах, треске, щелчках, вздохах и храпах.
Крики и шум постепенно затихли, и вождь смог продолжить
'Наши товарищи, храбро сражаясь, в сражении пали.
Гении их и юноны, всё в жизни должны подытожить.
Все их пенаты и лары умолкли в тоске и печали.
Добрые маны и злые лемуры вокруг затаились,
Знание древних этрусков взывает о жертвах обильных.
Так же, как раньше Юпитеру грозному жертвы дарились,
Бой гладиаторов мы проведём из противников сильных.
Тот, кто останется жив, будет нами отпущен с почётом,
Кто победит в паре, бьётся с другим победителем в паре.
Станет эдилом Гай Ганник, и ведать он будет подсчётом,
Пусть начинают сражаться ничтожные римские твари!'
Жребием пары отобраны были, расставлены между кострами.
Шлемы надели на них, и щиты и мечи дали в руки.
Словно привычно им роли раздали, как в греческой драме,
Авторы в амфитеатре, в придирчивом зрительском круге.
Только один из несчастных решился восстать против казни.
Меч получив, он в безумии страшном напал на охрану.
Больше не думал из пленных никто о подобном соблазне,
После того, как ему нанесли сзади страшную рану.
Быстро его оттащили к костру и добили кинжалом.
Прочие пленники тихо стояли, подавленно глядя.
Смутно надежда незримым кольцом их ещё окружала,
Призрачно жизнь обещала в смертельном обряде.
Белый платок в руки взял Ганник, медленно поднял и важно.
Все замолчали вокруг, даже птицы умолкли, казалось.
Сильно махнул он платком дав сигнал биться насмерть отважно,
Только остались стоять все являя противнику жалость.
Их стали копьями острыми в спину толкать друг на друга.
Первая кровь этих жертв пролилась от таких понуканий.
Вскоре была так разорвана их круговая порука,
Дело пошло оживлённей, до жертв первых кровопусканий.
В яростных отблесках пламени, в дыме от плоти горящей,
В грозном молчании войск победителей в битве,
Римляне бились за право пожить жизнью этой пропащей,
Больше они не нуждаясь для этого вскоре в арбитре.
Ярость пришла к ним сама как мужчинам пристало,
Крики поверженных громко зазвучали из мира иного.
Из гладиаторов этих в живых половины не стало.
Новые пары составили быстро по жребию снова.
Было теперь пятьдесят этих пар, даже в ранах кровавых,
Снова Гай Ганник платок опустил и продолжились схватки,
Римляне быстро убили вновь в прошлом товарищей бравых.
Тихо сказал сам себе в лихорадке Спартак: 'Кто в остатке?
Если префект молодой победит, загадаю победу,
В нашей нелёгкой войне, цель которой не знаю наверно,
Митре я всем поклянусь, буду верен до смерти обету,
Что справедливость его на земле буду сеять всемерно!'
Вот все погибли уже гладиаторы кроме последних.
Стройный префект и декан из манипулы только остались.
Двое красавцев-атлетов высоких и двадцатилетних,
Оба в крови и грязи, от усталости сильно шатались.
Каждый из них шестерых победил в быстрой схватке.
Чуть отодвинуты в сторону, мёртвые всюду валялись.
Всё приближалось к желанной эдилу зловещей отгадке,
Кто жив останется в действе, где духи умилостивлялись.
Снова за взмахом платка гладиаторы принялись биться.
Медленно двигались оба и еле щиты поднимали,
Схожими были тела их нагие, а шлемы скрывали их лица,
Тяжко дышали, мечами тупыми с трудом ударяя.
Вроде, префект, в шлеме с рыбой на гребне, свежее казался,
Выше свой щит поднимал, чаще бил, резче, с огненным бликом,
Только в крови поскользнулся, на чёрной земле распластался.
Быстро декан в грудь ему меч вонзил с хриплым криком.
После и сам повалился, и рана открылась на шее,
Страх только был для него поводырь в этой схватке.
После победы декан потерял для себя этот стержень.
Умер он тут-же, в живых никого не осталось в остатке,
Словно Юпитер заранее был на квиритов рассержен.
Быстро проткнули копьём и проверили каждое тело,
В мрачном молчании войск, на костры мертвецов положили,
Не раздевая, оружие взяв только, сделали дело,
Чем долгожданный обряд приношения жертв завершили.
Тут затрубили букцины, ударили громко тампаны,
Стали отряды поспешно в палатки свои отправляться.
Ужин их ждал, маркитанты и девы-волчицы, лекарства на раны,
Танцам и винам фалернским возможно там было предаться.
Только Спартак не спешил, не поднялся с курульного кресла.
Бледный был, тихо глядел, как префекта в огонь положили,
Как охватило священное пламя лицо, грудь и ноги, и чресла,
Будто взлетает душа в виде искр ярких, сажи и пыли.
Толи Элизиум принял её на блаженные нивы,
Орк беспощадный низринул в подземное царство,
Были ли этим префектом при жизни другие любимы,
Сам он любим кем-то был, или был только жертвой коварства?
'Он проиграл, мой боец, жребий бросив судьбы мне туманный! -
Тихо Спартак обронил, глядя взглядом усталого зверя, -
Митре-спасителю сердце отдал я, заботе его неустанной.
В жертву себя принести я готов, в воскрешение веря!'
Встал он, к палатке пошёл, с ним и ликторы строем, охрана,
Ганник и Крикс, Публикор, Агафирс и другие.
Ночь превратила долину в подобие лунного храма,
Лунные блики везде разбросав как ковры дорогие.
Тихо Апулия спит за Браданом, рекой полноводной,
Сзади притих Метапонт и река Казуент пенит воды,
Слева Колабрия ёжится в западном ветре холодном,
Бруттия дышит роздольем и воздухом сладкой свободы.
Все италийские земли до Капуи самой свободны от Рима,
Нет больше воинских сил, лишь милиция из муниципий.
Жертвы погибших в борьбе между звёзд пролетают незримо,
Сверху шепча о тревогах и драмах дальнейших событий...
В думах тяжёлых Спартак шёл на пиршество скорби устало,
С ним все вожди и легаты, герои сражений кровавых.
В преторской красной палатке собраться им вместе пристало,
Вместе предаться веселью в объятиях женщин лукавых.
Так и случилось меж длинных столов, лож, скамей и подушек.
В тесном пространстве плясали и пели красотки умело,
Там пантомиму смешно исполняли про глупых подружек,
Римские нравы, тела обнажённые выбелив мелом.
Выпив вина, попросил Ганник их прекратить это действо.
Скучное Рима искусство на лад переделать восточный.
Танцам предаться весёлым в концепции эпикурейства,
Греческим пляскам под ритм побуждающий, сильный и точный.
Все закричали в поддержку, желая мелодий мажорных.
Стали под звуки двух флейт, бубна стук, чистой лиры напевы,
Бить кастаньетами громко из устричных раковин чёрных.
Начали двигаться очень красиво прекрасные девы.
Быстро подняли в палатке две стенки на стойках высоких,
Этим давая танцующим девушкам больше простора.
Делая взгляды счастливей суровых мужчин очень многих,
Начали танец дорийский, приятный для слуха и взора.
Долго плясали они, даже хмурый Спартак стал смеяться,
Хлопал в ладоши как все, отбивая ногой такт умело.
Девушку он заприметил, что пела здесь в роли паяца,
Полунагая, в большом парике, и краснела несмело.
Жестом её подозвал к Спартаку умный Крикс и оставил.
В чашу вина ей налил с острословием хитрого Фавна.
Девушку звали Лилита, отец-царь её в Тире правил,
В рабство пираты её захватили в набеге недавно.