Здесь можно поэтому выявить три типа выпадения счастливого случая: 1) причинно-следственное воздействие одушевлённого объекта на неодушевлённый; 2) причинно-следственное воздействие одушевлённого объекта на одушевлённый объект; 3) мистическое, то есть непостижимое разумом или неустановимое причинно-следственно воздействие некоторого фактора на одушевлённый или неодушевлённый объект. При этом, по очевидным причинам, одно выпадение не отрицает другое. Их одновременное выпадение (выглянуло Солнце, добавили время, вратарь угадал с пенальти) и определяет притягательную эстетику быть фанатом, или хотя бы наблюдающим за игрой. Массовое переживание выпадения счастливого случая «балансируется» массовым переживанием рока со стороны болельщиков, с другой стороны. Суметь явить миру игру, в которой на одном стадионе сойдутся одновременно три команды – значит подготовить социологам новую почву для исследований «культуры» болельщиков. Это при том, что сама игра не будет соприкасаться с выпадением счастливого случая почти что полностью.
И так, и игры на «головокружение» и игры «выпадения счастливого случая» лежат до человеческой природы мышления, при этом в отличии от «головокружения», «счастье», «удача», «судьба», – суть идея, прямо сама собой себя же и обозначающая в играх. Поэтому «азартные» игры есть игры субстанциональные, то есть игры «в себе» и не распространяющиеся «вне себя». Множественное разнообразие азартных игр, чей «миф» – суть счастье, сами собой являют общественную культуру, завязанную на образе «колеса фортуны». «Головокружительные» игры суть игры без идей, потому здесь утверждается, что об их субъекции можно заверить как об играх не «головокружения», а чистой биологической необходимости. Поэтому искать «идеи» в играх, придуманных не-человеком, – суть чистая фантазия о Божественных планах творения; пространством и временем в восприятии потенциальных «идей» таких игр становится не биология, но вся природа: поэтому мы и получаем поэтические образы «игра бликов на воде», и т.п. Созидая таким образом «идеи» игр чистой биологической необходимости до игр всей природы, то есть проделывая с помощью собственной фантазии путь от одушевлённого мира до мира всей вселенной, можно получить в конечном итоге идею о единой мировой душе. Её можно получить, несомненно, и другим путём, сейчас, если угодно, я просто фантазирую, как обыкновенный поэт. ИГРАЮСЬ смыслами, так сказать. Сейчас же здесь утверждается, что пространство и время «головокружительных» игр проистекает внутри и во вне всей биологической необходимости, и созидая такие игры, пространство и время распространяется на всю природу, то есть всякую субъекцию. Пространство и время «азартных» игр лежит внутри всякой материи приведённой в движение, – и данное не установимо не разделяя идею счастья от всякого простого природного движения. Одна другую игру не отрицает, – мало того, «фортуна» как идея о «единой мировой душе» даже дополняет картину всякого азартного игрока; «фортуна» же при этом здесь имеется в виду как следствие того, что событие на вас влияющее произошло без вашего контроля. И то, всякий рок культурно можно объяснить чёрной магией и порчей. В чистом воле случая всё что не победа (выпадение желанного) есть проигрыш: а победу нужно пожелать и обозначить.
И таким образом разговор о пространстве и времени игр подходит к оставшимся двум традиционно-обозначаемым элементам игр ранее здесь незатронутых: «искусность» и «подражание».
Собственно, «искусность» есть такой игровой элемент, который по своему обыкновению понимается как нечто, что приводит к желаемому результату посредством собственных, или командных усилий, по отношению только к себе, или к миру, противопоставленному искусному актору. С этим определением согласиться я не могу по следующей причине: как было сказано ранее, борьба котят отличается от профессиональной борьбы не только тем, что борьба лосей также отличается от профессиональной борьбы, но именно тем, что человек и человечество в целом отдаёт себе отчёт об определяющих факторах победы, – именно поэтому такой человек может посвятить свою жизнь занятию борьбой не полагаясь на счастливый случай, но на чётко-обозначенные позиции, как пример: побеждает не сила удара, а удушающий захват в партере. Не обязательно говорить о борьбе: побеждает не сила удара по струнам, но ловкость пальцев аккорды зажимающих. Этим образом можно отличить музыкальный акт-перфоманс художника от обыкновенной лающей собаки. Всякая игра искусна если её актор не только пользуется её механизмами, но еще понимает как эти механизмы устроены, и что именно определяет достигаемый результат. То есть «искусность» есть фактор, непременно определяющий потенцию игры как форму профессиональной деятельности (которая, кстати, до сих пор «ничего не производит» по разумению Кауйа). Однако существует некоторый примечательный момент. Здесь я утверждаю, что структура «чтобы быть чистым нужно мыться (чиститься)» – суть искусная игра, однако «чтобы быть мокрым нужно намокнуть» также является искусной игрой; можно стать как профессиональным деятелем чистящим (моющим) других (то есть в принципе всяким деятелем, как-либо связанным с гигиеной), а можно стать профессиональным «намокателем»: например, можно посвятить жизнь потению и ежегодно готовиться к соревнованиям по потовыделению. Поэтому здесь измышления Канта о том, что без метафизики всякий труд будет иметься соблазн превратить в игру2 перестают иметь свою судительную силу. Без «критики чистого разума» не появились бы искусные игры.
2
«Те, кто отвергает метод обучения Вольфа и вместе с тем метод критики чистого разума, могут стремиться только к тому, чтобы вообще сбросить оковы