А Бондарчук был уже далеко. Пройдя несколько кварталов, он свернул направо и вышел к высокому минарету из цветных кирпичей. Ах, какая прелесть! В Крыму Бондарчук видел немало подобных минаретов, с которых муэдзины [3]пять раз в день выкрикивали призывы к молитве. Но сейчас внимание солдата привлекло нечто другое. На крыше минарета, в гнезде, на одной ноге стоял аист, горделиво вытянув шею.
Ясное, весеннее утро, темно-голубое южное небо над головой, высокий, стройный минарет и эта странная величавая птица…
Глаза у Виктора на миг затуманились грустью. Казалось, чья-то невидимая рука проникла в его грудь и стиснула сердце.
Что это было? Виктор не сразу смог разобраться. А на самом деле мгновенная, мимолетная вспышка грусти была тоской по родине.
Чувство это у каждого проявляется по-разному. На одних оно обрушивается, как бурный горный поток, — валит, мнет и уносит за собой. В сердцах же других оно вспыхивает мимолетной щемящей болью, вспыхивает на один только миг и вдруг гаснет, словно падучая звезда в ночном небе.
На улице резвились, кричали мальчишки. У ворот мечети сидел старый нищий и пел грустную, заунывную песню.
Виктор свернул на церковную площадь, пересек ее и двинулся вниз по широкой улице мимо выстроившихся в ряд лавок. Навстречу ему попался полный пожилой армянин в темных очках.
— Где у вас здесь портняжная мастерская? — спросил Виктор.
Старик молча показал длинной сучковатой палкой на приземистую лавочку напротив. На стекле ее единственного окна были нарисованы большие ножницы.
Виктор перешел на противоположную сторону улицы и толкнул дверь мастерской.
Хозяин, лысый мужчина средних лет с толстыми красными щеками, оторвался от работы и взглянул на вошедшего.
— Что надо?
Виктор развернул сверток и показал ему выцветшую рубаху.
— Хочу, чтобы вы подлатали.
Портной внимательно посмотрел в лицо солдата, затем перевел взгляд на рубаху, покачал головой:
— Мы не латаем… — И принялся раскраивать длинными ножницами отрез толстого сукна.
Виктор вышел на улицу и спросил у прохожих, нет ли где поблизости другой портняжной мастерской. Ему показали лавку под густой развесистой чинарой в конце улицы.
"Да, да, конечно, чинара…", — подумал Виктор, припоминая разговор, который произошел в Одессе несколько месяцев назад; его насупленные брови расправились. — Наверное, это и есть…"
В маленькой закопченной мастерской, куда вошел Виктор, не было никакой обстановки, кроме железной печурки и широкого прилавка. Серая от копоти занавеска, первоначальный цвет которой трудно было определить, разделяла комнату на две части. Справа на стене, рядом с портретом Николая II, висели две пары штанов и несколько картонных выкроек.
Прямо на прилавке, поджав под себя ноги, сидел худой, костлявый мужчина в очках, с тощей бородкой и что-то шил. Увидев на пороге русского солдата, он удивленно вскинул брови и заерзал на месте.
— Пожалуйста, заходите!
Виктор молча развернул рубаху и испытующе посмотрел в глаза хозяину.
Портной взял из рук солдата рубаху, повертел ее во все стороны, посмотрел на свет и спросил:
— Залатать?
— Да.
Виктор не спускал цепкого взгляда с лица хозяина.
— Латки не будут держаться. Может, хочешь продать? Куплю…
Глаза у Виктора весело сверкнули. Он понял, что перед ним тот самый человек, которого он ищет. Все произошло именно так, как ему говорили в Одессе. Но он знал, что осторожность никогда не мешает. Спросил:
— А сколько дашь?
— Цену двух кошек.
Ответ и на этот раз удовлетворил Виктора. Однако он решил задать еще один вопрос:
— Неужели у вас кошки продаются за деньги?
— Да. Тут все наоборот. Ягнят дают даром, а кошек продают.
Виктор выглянул на улицу. Поблизости никого не было. Он подошел к старику и крепко пожал ему руку.
— Виктор Бандарчук, — и глубоко вздохнул.
— Усуб, — тихонько шепнул хозяин. — Хорошо. Когда ты можешь прийти? Я дам им знать.
Виктор ткнул пальцем в дыру на рукаве рубахи и сказал:
— Приду в любой день. Только после обеда…
Усуб наморщил лоб и с минуту размышлял.
— Приходи через два дня. Тебя здесь будут ждать.