— Это ты, Айше-хала? — послышался вдруг голос Аршака. — Чуть не до смерти испугала. Я здесь умываюсь.
Аршак хотел, как всегда, завязать с соседкой шутливый разговор, но, увидев, что та безмолвно, понурив голову, стоит у плетня, осекся. А когда услышал, что из груди старой женщины вырвался глубокий вздох, положил мыло на умывальник и подошел к плетню.
Лицо у старой Айше было землистого цвета, платок сбился на плечи, волосы растрепались.
Аршак встревожился.
— Что с тобой, Айше-хала? Где Бахрам?
Старуха подняла глаза, полные тоски. Ее натруженная рука со вздувшимися венами бессильно упала на плечо Аршаку.
— Его увели… — только и смогла она произнести.
— Кто? — взволнованно воскликнул Аршак.
На веранду вышла Шушаник. Увидев страдальческое лицо соседки, она тотчас бросилась к плетню.
— Пропала я, Шушаник!.. — заголосила старая Айше. — Забрали моего сыночка!.. Прямо на моих глазах…
Шушаник побледнела.
— Баджи [6], милая! Кто увел? Объясни…
— Разбойники увели… Люди Мухаммеда.
У Аршака отлегло на сердце. "Слава богу! — подумал он. — Значит, с бумагами, привезенными из Тифлиса, ничего не случилось. А уж я решил, что Бахрам попал в лапы городовых… Люди Гачага Мухаммеда — это не страшно. Наверно, им просто кузнец понадобился".
— Успокойся, Айше-хала, — сказал Аршак. — Зачем он нужен разбойникам? Погостит денек-другой и вернется. Они и себя-то прокормить не могут. Лишний рот — им обуза.
— Убьют они его, сынок! Что я тогда, старая, буду делать? Кому я нужна?
— Ничего не случится, Айше-хала. Гачаг Мухаммед не обижает бедняков. Он опасен только богачам. А у Бахрама что есть? Такой же бедняк, как и сам Гачаг Мухаммед. Не тревожься зря, Айше-хала. Не сегодня-завтра отпустят твоего сына. Наверно, им нужно подковать лошадей. Что еще может быть?
— Аршак правду говорит, — поддержала сына Шушаник. — Аллах свидетель, твой Бахрам не сделал разбойникам никакого зла. Да и не только разбойникам. Кто в городе может сказать о нем плохо? Не сквернословит, к чужим женам не пристает… Тьфу, тьфу, не сглазить бы!
Старая Айше, перегнувшись через плетень, обняла Шушаник, которую любила, как родную сестру.
— Ох, баджи! Клянусь, сил у меня больше не осталось. От Улухана тоже давно нет известий. Говорят, в схватке с казаками его ранили в руку. Сердце изболелось! Все думаю, может, ему там худо. А теперь вот этого увели…
— Не тревожься, родная! Бог даст, все будет хорошо. — Шушаник распахнула калитку, соединяющую их дворы, взяла соседку под руку и увела к себе в дом.
Аршак поспешно умылся, накинул на плечи пиджак и вышел на улицу. Однако направился он не к табачной фабрике Гаджи Хейри, где работал, а свернул в переулок и задворками двинулся к дому фаэтонщика Узуна [7]Гасана.
Увидев издали, что фаэтонщик выводит со двора лошадей, он прибавил шагу.
Гасан — долговязый мужчина с острой бородкой и длинными, под стать его росту, усами — пристегивал к удилам вожжи, браня на чем свет стоит лошадей.
— Салам алейкюм! — бросил Аршак.
— Алейкюм салам… — ответил Узун Гасан, не оборачиваясь и что-то ворча себе в усы.
— В Цнори собрался? — тихо спросил Аршак.
— Если не в Цнори, то куда же? Готов скакать хоть до Тифлиса, лишь бы не видеть этих нухинцев!
— Бахрам предупредил тебя?
— О чем?
— Надо быть осторожным! Теперь, с прибытием батальона, работать станет труднее.
Гасан сердито тряхнул головой.
— Тоже мне! Нашел о чем говорить, умник! Поучаешь, как младенца! Когда я забывал об осторожности?
Аршак оглянулся по сторонам и подошел ближе.
— Даже Узун Гасан и тот не должен предаваться беспечности. Сегодня пришел батальон, а завтра ищейки начнут рыскать по городу. Будешь входить в мастерскую Усуба, смотри, чтобы хвоста за тобой не было. Осторожность прежде всего! Вот с Бахрамом еще что-то стряслось…
Узун Гасан резко обернулся и с тревогой посмотрел на Аршака.
— А что с Бахрамом?
— Ночью разбойники увели его из дому.
Фаэтонщик задумался, теребя острую бородку.
— Что у Бахрама общего с разбойниками?
Аршак пожал плечами.
— Ума не приложу. Видно, им понадобился кузнец. Может быть, лошади расковались. Кто знает…