Женщина опустила на подбородок край платка, прикрывающий ее рот, и робко забормотала:
— Гаджи, если бы муж не сломал ногу, я бы не стала вас беспокоить. Будь это рука, он смог бы ходить по дворам и просить милостыню. Но ведь нога…
— Он сломал себе ногу, при чем здесь я? — грубо оборвал ее Гаджи. — Где были его глаза, когда он поднимал тюк? Смотрел бы лучше! Два месяца валяется дома, а я должен ему платить?! С какой стати? Или мой отец был должником его отца?! Объясни это мне!..
— У него же дети, Гаджи: голые, босые… Пожалейте их.
— Я при чем, что у него дети? Чем он рассчитывал их кормить, когда плодил? Или думал, что он будет плодить, а другие за него выкармливать? А? Нет у меня лишних денег, чтобы бросать их на ветер. Нет!
— Что же с нами будет, хозяин? Есть нечего…
Гаджи Хейри яростно хлопнул себя руками по бедрам.
— Мать моя, сестра моя, что ты у меня спрашиваешь? Пойди спроси у своего братца Гачага Мухаммеда! Он грабит прохожих на большой дороге. Неужели пожалеет немного денег для детей родной сестры?!
У женщины по щекам текли слезы. Она приложила к глазам край платка.
— Клянусь аллахом, Гаджи, вот уже год, как мы не видели Мухаммеда. Не знаем даже, жив ли…
Гаджи захихикал, придерживая руками большой круглый живот, словно боясь, что он лопнет от смеха.
— Они не знают, где Гачаг Мухаммед!.. Хи-хи-хи!.. Зато бедный пристав не имеет от него покоя ни днем, ни ночью! Твой брат, как невидимка, появляется то здесь, то там. А вы ничего не знаете… Так я и поверил! Мухаммед пропал! Кто же тогда средь белого дня грабит людей? Может, я?
— Да перейдут твои болезни ко мне, Гаджи. Мухаммед не грабитель. Он ни у кого не отнял и куска хлеба. Не слушайте, что болтают люди, хозяин…
— Не слушайте, не слушайте! — с издевкой передразнил Гаджи женщину. — Мы заткнем себе уши, а твои братец будет спокойно грабить нас? Так, что ли? Можно не поверить одному, другому, но ведь об этом говорят все. Нет у меня денег для сестры разбойника!
Бедная женщина долго еще умоляла хозяина, просила помочь, но Гаджи Хейри был непреклонен. Вертя в одной руке маленькие перламутровые четки, он другой то листал толстую конторскую книгу, то принимался щелкать костяшками счетов, ворча себе что-то под нос. Его огромное красное лицо было холодным и непроницаемым.
Наконец женщина, потеряв всякую надежду, достала из-под платка маленький, сложенный вчетверо коврик и расстелила его на полу перед Гаджи.
— Купите хоть это, хозяин. Дети голодают… Я не могу вернуться домой с пустыми руками.
Гаджи Хейри бросил взгляд на коврик, сотканный из тонкой мягкой шерсти. На нем был изображен эпизод из "Лейли и Меджнуна" [14]. Нагой Меджнун сидел в окружении диких зверей. Чуть выше из маленького окошечка выглядывала головка Лейли. Четыре бейта [15]узорчатой каймой обрамляли рисунок.
Желая приуменьшить ценность коврика, Гаджи пренебрежительно отвернулся.
— Хорошо. Брось за перегородку. Сгодится подстилать в фаэтон.
Затем сунул руку в кассу, вынул оттуда новенькую трешницу и швырнул женщине.
Та подняла бумажку, повертела в руках. Неожиданно ее печальные, полные слез глаза гневно засверкали.
— Разве это цена, хозяин?!
Гаджи Хейри равнодушно посмотрел на женщину и пожал плечами.
— Мать моя, сестра моя, товар твой, поступай как знаешь. Хочешь оставь, хочешь унеси домой. Зачем он мне? Говоришь, дети голодают, я потому и покупаю…
Женщина некоторое время смотрела на Гажди Хейри ненавидящими глазами, затем повернулась и вышла из конторы, бормоча проклятия.
Гаджи через открытую дверь следил за ней и, когда она скрылась за углом, схватил с пола коврик и начал его внимательно разглядывать, поглаживая рукой мягкий, как шелк, ворс. Он не верил своим глазам. Какая тонкая работа!
Такой коврик можно купить только в Исфагане или Кашане. Что за краски! Горят как рубины!
В этот момент на пороге конторы показалось несколько рабочих.
Гаджи Хейри поспешно свернул коврик, положил на стоящую рядом кассу и хмуро взглянул на вошедших.
— Это еще что за новости? Чего шляетесь в рабочее время?
Вперед вышел Аршак, снял с головы шапку, стиснул желтыми от табака руками и сказал:
— Хозяин, мы пришли с вами поговорить.
Гаджи поднялся с тюфячка.
— Говорить приходите после работы.
— Нет, Гаджи, мы хотим поговорить сейчас.
Смелость молодого рабочего возмутила хозяина фабрики.