Ночью прошел дождь, и хмурым утром западная прерия источала запах, скорее напоминавший об осени, чем о лете. Армия Востока сворачивала лагерь, готовясь к еще одному дню марша на север. С первыми лучами солнца Чармиана вышла из своей палатки, настороженно следя за палаткой, в которой отдыхал Вуд. Наконец она увидела, как он появился оттуда, одетый в мягкую дорогую мантию.
Снова для работы главного колдуна в стороне от лагеря была приготовлена круглая площадка. В центре этой площадки на всю ночь под охраной двух солдат оставили привязанного к железной раме Чапа.
Вуд задержался у своей палатки, совещаясь с остальными колдунами. Чармиана воспользовалась возможностью приблизиться к ожидающей жертве. Схватив Чапа за длинные волосы, она повернула его лицо к себе. Он зарычал, но в этом едва ли человеческом звуке не было признаков узнавания. Глаза у него были, как у пойманного животного. Раньше ей хотелось выцарапать эти глаза. Теперь у нее была возможность сделать это. Но почему-то желание пропало.
Приблизился Вуд в сопровождении двух помощников, таких же молчаливых и серьезных, как и их господин. Когда главный колдун метнул взгляд в ее сторону, Чармиана стремительно вышла из круга. Сразу за его пределами она остановилась, одинокая и выжидающая, как незадолго до того.
Как только были закончены некоторые предварительные приготовления, Вуд приблизился к жертве, лежавшей на железной раме. Колдун поднял и распростер пустые руки. Для этого жертвоприношения он не должен был пользоваться ничем столь грубо материальным, как нож. Эту жертву следовало лишить жизни незаметно и бескровно. Ее энергия была нужна в качестве растворителя и смазки, чтобы расплавить печати и смазать петли тюремной двери, через которую вскоре придется пройти Орку, если в конце концов будет решено освободить его. Теперь, чтобы извлечь энергию жизни Чапа без применения материального оружия, Вуд пустил в ход самое тонкое искусство. Продвигаясь медленно и осторожно, Вуд не обращал внимания на — или, по крайней мере, не останавливался, чтобы посмаковать — реакцию жертвы, чей разум следовало прояснить, чтобы она понимала, что с ней происходит. Смазка отчаяния должна была смешаться со смазками страха и муки. Чап, наконец вновь обретая разум, напрягся в своих оковах и с новым, сознательным выражением ужаса глянул вверх на человека, который начинал убивать его.
Вуд убивал в ритуальных целях так часто, что теперь это казалось ему не более существенным, чем разбить яйцо. Пока его голос речитативом произносил заклинания, а руки жестикулировали, разум колдуна витал в мире иллюзий. В своем воображении он снова спускался в самую глубокую темницу. Теперь он стоял там, словно ремесленник, мастер, смазывающий замок — хитроумный, огромный замок, который держал массивную дверь, дверь, надежно запечатанную и закрытую решеткой, ключ от которой был спрятан так далеко, что о нем забыли. Чтобы найти этот ключ, потребуется еще одна ужасная церемония, но не сегодня.
За дверью, знал Вуд, шевелилось чудовище (да, он мог ощущать и слышать его через дверь), грозное существо, сгорбленная, скользкая, выпирающая горой масса, которая задевала за дверь, разворачиваясь в своей крошечной камере, топая по крошечному кругу, по которому вынуждена была прогуливаться. Теперь существо это полностью проснулось. Вуд ощущал его зловонное дыхание, доносящееся… достаточно. Того, что он представил себе дыхание демона, было более чем достаточно. Он должен был удерживать в мозгу образ рабочего. Он должен смазать долго бездействовавшие петли и замок, сделать их готовыми к использованию. Теперь скрутить и выжать маслянистую тряпку (по имени Чап), чтобы получить растворитель и смазку. Теперь проникнуть глубоко в замок и убрать запечатывающие силы со всех его частей…
Невероятно, но рука рабочего, поднесенная к двери, была схвачена чем-то с противоположной стороны. Кисть Вуда стала безжизненной, словно лед. Онемение распространилось на всю его руку. Он попытался отойти от двери, выдернуть руку. Когда эти усилия ни к чему не привели, он сделал попытку разом отогнать от себя видение, хотя это было чрезвычайно опасно. Но его руку продолжали удерживать. Он мог только глазеть, в ужасе не веря самому себе, на то, как монстр, каким-то образом раздобывший отмычку, продолжал успешно ею пользоваться, прикладывая всю свою силу.
Замок мгновенно сломался, решетка на двери растрескалась. Масса за дверью навалилась на нее еще сильнее, и прутья сломались. Медленно, почти лениво, дверь повернулась на петлях, открываясь… с силой, рожденной крайним ужасом, Вуд вырвался, возвращаясь в собственное тело, в мир людей.
Чармиана, пристально следившая за лицом своего мужа, была первым человеком вне колдовского круга, понявшим, что что-то идет отвратительно плохо. Она увидела, как лицо Чапа изменилось еще раз. Новое выражение спокойствия сменило осознанный страх, и она подумала, что Чап находится на грани смерти. По непонятным ей самой причинам она ощутила укол досады, неосознанно подалась вперед, чтобы выразить свои чувства каким-нибудь жестом, и увидела такое, что заставило ее попятиться.
Внезапно она увидела, как правая рука Чапа, ничуть не напрягаясь, двигаясь с непринужденной уверенностью, освободилась от оков (да из железа ли были эти обрывки, теперь лежащие смятыми, словно изорванная материя?) и переместилась, чтобы взяться за более толстый железный обруч вокруг груди. Рука ухватилась за него и рванула. Обруч звонко лопнул, разбросав осколки, которые словно стрелы пролетели мимо головы Чармианы. Не то чтобы действия Чапа имели какое-то отношение к ней; его глаза с новым, ужасающим, спокойствием были прикованы к Вуду.
Вуд, встретившись с этим взглядом, надолго замер, его двигавшиеся руки неловко вытянулись в горизонтальном направлении. Его двое помощников тоже замерли, один — с руками, вытянутыми перед собой, словно он защищался от нападения Чапа, второй — нелепо согнувшись вперед, словно от боли в животе. Каждая деталь этой сцены казалась в этот момент вырезанной из камня.
Затем руки Вуда метнулись вперед, выставив указательные пальцы, словно колдун превратился в мальчишку, держащего странное воображаемое оружие во время игры. Из рук Вуда в сторону поднимающейся фигуры Чапа в темно-красном, запачканном кровью балахоне жертвы, ударило кривое, словно сабля, многоцветное пламя. Оно заполнило почти все пространство, отделявшее Чапа от колдуна. Но последние полметра остались нетронутыми им.
Сам контрудар Чармианы не смогла увидеть, только его эффект. Ей, в ужасе наблюдавшей за всем происходящим, показалось, что лицо Вуда, застыв на месте, превратилось в уродливую замершую маску, в то время как за ним и ниже голова и тело колдуна разлетелись бескровными клочьями и прахом. Затем и лицо рассыпалось летучей пылью. Одновременно и двое помощников Вуда отлетели в стороны, словно тряпичные куклы. За ударом, поразившим колдуна, последовало беззвучное сотрясение воздуха и земли. Чармиана упала на колени. Она слышала, как в отдалении кричали, убегая прочь, солдаты.
Тело, принадлежащее Чапу, высокое и, казалось, ничуть не пострадавшее, стояло, поворачиваясь туда-сюда, оглядываясь и прислушиваясь. Чармиана увидела, что лагерь, находившийся в некотором отдалении, заполнился заваленными палатками и бегущими людьми. Одетые в черное колдуны подбегали, затем поворачивались и бросались в бегство или останавливались и беспомощно дрожали, когда тот, кто был когда-то Чапом, бросал на них свой взор. От Вуда не осталось и следа, а те двое, что помогали ему, скорчившись катались по земле. Чармиана была единственным живым существом в радиусе пятидесяти метров от наводящих ужас глаз Чапа, и теперь они обратились к ней.
Продолжая стоять на коленях, она протянула вперед руки.
— Арднех. — Ее голос дрожал и был едва слышен даже ей самой. — Арднех, благодарю тебя — прими тысячи благодарностей за то, что ты убил человека, державшего меня у себя рабыней.
Глаза, принадлежавшие Чапу, задержались на ней только на мгновение, затем снова обратились к переполоху, царившему в лагере. Неожиданно голос, вселяющий куда больший ужас, чем голос Чапа, вырвался из его горла.