Таким образом, отмершие части древнеримского культа были уничтожены, чужеродные элементы, объединившись и видоизменившись в его недрах, придали ему новую силу. Этот неопределенный процесс внутреннего разложения и восстановления незаметно сформировал религию, очень отличавшуюся от той, которую пытался возродить Август.
Правда, если ограничиться прочтением отдельных писателей той эпохи, воевавших с идолопоклонством, складывается впечатление, что в национальной вере римлян ничего не изменилось. Так, святой Августин в своем произведении «О Граде Божием» очень забавно смеется над множеством италийских богов, которые руководят даже самыми незначительными событиями жизни{424}. Но эти ничтожные и нелепые божества из молитв древних понтификов теперь жили только в антикварных книгах, и действительно источником христианского полемиста в данном случае был Варрон. Поборники Церкви искали оружия против идолопоклонства везде, приводя в пример даже Ксенофана, первого философа, восставшего против греческого многобожия. Апологетика, как это часто отмечается, едва поспевала за развитием учений, с которыми боролась, и нередко ее удары поражали одних мертвецов. Это еще и общий недостаток всех ученых — тех, кто пропитан книжной премудростью, — мнения древних авторов они знают лучше, чем чувства своих современников, и охотнее живут в прошлом, чем в мире, который их окружает. Воспроизводить возражения эпикурейцев и скептиков против уже упраздненных верований было проще, чем изучить, чтобы потом подвергнуть критике изъяны еще живого и действующего организма. В то время чисто формальная культура этой школы привела многие из лучших умов к утрате чувства реальности.
Таким образом, христианская полемика порой создает у нас неадекватное представление о язычестве в период его упадка. Твердя о безнравственности священных легенд, она не позволяет и заподозрить, что в действительности мифические боги и герои уже давно обладают чисто литературным существованием{425}. Присутствие этих вымышленных персонажей в фабуле является у писателей этого времени — как и у авторов эпохи Ренессанса — обязательной принадлежностью всякого поэтического произведения. Это стилистическое украшение, риторический прием, но не выражение искренней веры. Театр же показывает, что эти древние мифы впали в последнюю степень немилости. Актеры пантомимы, высмеивающие амурные похождения Юпитера, уже не верят в их реальность, как и автор Фауста в подлинность сделки, заключенной с Мефистофелем.
Значит, не следует позволять себе обмануться ораторскими приемами ритора вроде Арнобия или цицероновскими периодами Лактанция. Чтобы составить представление о реальном религиозном положении, нужно обращаться преимущественно к тем христианским авторам, которые были в меньшей степени учеными и в большей — практиками, жили жизнью народа, вдыхали воздух улицы и говорили, исходя из собственного опыта, а не из трактатов мифографов. Это будут высокопоставленные чиновники вроде Пруденция{426} или того, кому во времена Эразма было дано наименование «Амброзиастер»{427}; обращенный из язычников Фирмик Матерн{428}, который прежде чем начать борьбу с «Заблуждениями языческих религий», написал астрологический трактат; некоторые церковнослужители, вроде автора гомилий, приписываемых святому Максиму Туринскому{429}, чье пастырское служение вступало в соприкосновение с последними идолопоклонниками; и наконец, редакторы анонимных памфлетов, произведений на злобу дня, вдыхавшие воздух, накаленный всеми страстями их времени{430}. Если произвести такое расследование, пользуясь, увы, слишком неясными свидетельствами о своих убеждениях, которые оставили нам представители римской аристократии, сохранившие верность религии своих предков, Макробий и Симмах; если проверить их в основном с помощью чрезвычайно пространных надписей, похожих на публичное выражение заветов умирающего язычества, мы придем к достаточно точному видению того, какой стала римская религия, перед тем как угаснуть.
Однако изучение немедленно выявит один факт. Древний национальный культ Рима умер{431}. Высокие сановники могли все еще гордиться титулами авгуров или квиндецемвиров не меньше, чем званиями консулов или трибунов, но эти архаические жреческие степени были так же лишены реального влияния на религию, как республиканские должности магистратов — на власть внутри государства. Их падение совершилось в тот день, когда Аврелиан поставил жрецов непобедимого Солнца, покровителя своей империи, на один уровень и выше древних понтификов. Но некоторые культы были еще живы, и против них-то и были направлены усилия христианской полемики, приобретавшей особую едкость, когда о них заходила речь, и это были восточные религии. В сердцах язычников место почивших бессмертных богов заняли варварские боги. Лишь они еще сохраняли свою власть над душами.