В половине шестого вечера мы в строгом порядке двинулись в путь. С высоты, которая скрывала нас от советских танкистов, с холмов и из низин, которые мы пересекали утром, до нас доносился непрерывный зов о помощи, особенно хорошо слышный в эту морозную ночь... Но мы замкнули свои сердца для этих раздиравших наши души звуков и двигались навстречу нашему освобождению. По узкой тропе мы шли вдоль опушки леса. Ночь светлела. Вся колонна шагала молча, что было удивительно. Ни одного слова не издавали эти 3 тысячи человек, последними из которых шли 632 валлона моей бригады, даже легкий шепот не доносился до моего слуха.
С проводниками во главе колонны мы прошагали два километра по тропе, которая вела нас через такую топь, где грязь доходила нам до колен. Ни один русский нас не заметил.
Мы поднялись по крутому заснеженному склону. С него в свете луны стал виден блеск водного потока. Один за другим мы перебрались через него по скользкому, из хлипких досок, сбитому на скорую руку мосту. Прошли еще метров пятьдесят. И тут внезапно перед нами выросли три темные фигуры в стальных касках. Это был один из передовых дозоров деблокирующей группировки, остановившейся в Лысянке-Северной.
Теперь котел становился для нас ужасным воспоминанием. Мы спаслись, мы в самом деле спасены.
И тут же новое счастье — остаток ночи мы провели в окрестных домишках и хатах. Но все же мы были в непосредственной близости от русских. Но куда же идти среди ночи и сквозь снегопад?
В пять часов утра я проснулся. С усилием протаптывая тропу в свежевыпавшем снегу, пробрался вдоль улицы. Полученный приказ гласил: немедленно оставить Лысянку и двигаться как можно дальше...»
57-я и 88-я дивизии в ночь с 16 на 17 февраля в жестоком бою стойко держали оборону на северной окраине котла, удерживая высоту 192 и прикрывая отход остальных частей и соединений. И весь день 17 февраля они не сходили с места, отбивая все атаки врага. Лишь получив по радио условную фразу, обозначавшую приказ отходить, оба командира дивизий решили, продолжая сдерживать врага, постепенно отходить. Частям этих дивизий удалось, разбившись на отдельные группы, при относительно небольших потерях просочиться сквозь заслоны русских и подойти в полночь с 17 на 18 февраля к восстановленной переправе, которая избавила их от заплыва через ледяной Гнилой Тикич. Вот как описывает это офицер связи 57-й пехотной дивизии: «17 февраля. Промежуток времени между выступлением трех ударных колонн 16 февраля в 23.00 и предусмотренным отходом арьергарда в 5.00 17 февраля был слишком велик и потому оказался роковым. Вплоть до 6.00 приказа к отходу не было, и арьергард продолжал оставаться на месте. Затем оба командира дивизий приняли решение об отходе. Когда части и подразделения дивизии снова собрались на западной окраине Шендеровки, командир одного батальона доложил командиру дивизии, что в составе его батальона осталось 3 офицера и 11 унтер-офицеров и рядовых (из около 860 человек по штату. — Ред.). В это время дивизии прорыва уже довольно долго вели бой за Лысянку. Противник использовал этот промежуток времени для того, чтобы сжать полосу прорыва передовых частей до ширины примерно в 3 километра.
После возобновления наступления прорывающиеся на юго-запад части попали под сильный огонь с обеих сторон. Совершенно невозможно описать картину, которой предстал этот прорыв. Генерал Тровиц был до глубины души потрясен, встретив в перелеске множество телег с ранеными, которых дивизионные медики пытались вывезти из-под удара русских, от которых они не ждали ничего хорошего. В результате из котла было эвакуировано около 250 раненых из состава дивизии. Под непрекращающимся огнем противника ударные группы прорыва понесли значительные потери, они были перегруппированы, и из них образованы новые. В итоге в составе 57-й пехотной дивизии оказалось несколько ударных групп численностью около 50 человек каждая под командованием офицеров этой дивизии различных званий. Из-за обстрела из танковых орудий ударным группам пришлось прорываться на узком участке. В широких деревенских колючих изгородях были проделаны проходы. С наступлением темноты вражеский обстрел прекратился. Ударные группы двинулись мимо застывших на месте русских танков по азимуту 23. На последних километрах им стало несколько проще ориентироваться по горящим хатам Лысянки. Благодаря этому ориентиру они избежали отклонения к юго-востоку и форсирования широко разлившегося Гнилого Тикича, уже поглотившего сотни обессилевших солдат.
Русские траншеи были скрытно преодолены в ночь без единого выстрела с обеих сторон благодаря усилившемуся снегопаду. Около 24.00 небольшая группа офицеров дивизии подошла к Лысянке. Поскольку на пути к селу им встретился разлившийся Гнилой Тикич, саперы тут же начали наводить переправу. Последние солдаты арьергарда подходили к селу вплоть до утра.
18 февраля. После нескольких часов сна снова пустились в путь. Около 10.00 генерал Тровиц по радиотелефону связался с III танковым корпусом. От командира 16-й танковой дивизии Тровиц узнал, что к этому времени в дивизии осталось не более двух боеспособных танков.
Прорвавшиеся бойцы и командиры 57-й пехотной дивизии собрались в селении Молодежное. В числе многих пропавших без вести оказался и начальник оперативного отдела штаба дивизии подполковник Хайденрайх...»
Для вышедших из котла солдат прибытие на плацдарм 1-й танковой дивизии еще не означало окончательного спасения и желанного отдыха. После коротких часов больше похожего на смерть сна надо было снова пускаться в путь — поскольку удерживать Лысянку уже не было возможности, — и измотанные бойцы в последующие дни проделали еще много километров, чтобы добраться до первых развернутых пунктов питания и, наконец, оказаться на предусмотренном для них месте сбора. Они шли длинными колоннами, замерзшие, усталые и голодные, но все же счастливые тем, что смогли ускользнуть из котла по узкому рукаву шириной не более 600 метров, обстреливаемые с обеих сторон ружейно-артиллерийским огнем врага. Несколько танков прикрывали пешие колонны с флангов.
После того как санитарные самолеты вывезли по воздуху всех тяжелораненых, поздним вечером 18 февраля более чем 1500 раненых и больных были отправлены гужевой колонной также под охраной танков из Лысянки-Южной через Бушанку в армейский тыл. Там, на армейском перевязочном пункте, капитан санитарной службы доктор Кёнигснауэр с помощниками трудились, не зная сна и отдыха, до тех пор, пока не оказали им необходимую первую помощь и не отправили в полевые госпитали.
Германские танковые дивизии, которые, несмотря на громадные трудности, нечеловеческие усилия и тяжелые потери, так и не смогли ближе подойти к границам котла, удерживали свои позиции еще два дня, поджидая последних выходящих солдат арьергарда. Для 1-й танковой дивизии, на участке обороны которой и происходил прорыв, день 18 февраля прошел довольно спокойно, поскольку и противник должен был пополнить свои припасы, собраться и перестроиться. Всю первую половину этого дня стояла чудесная солнечная погода. Снова стали приземляться на быстро сооруженные взлетно-посадочные полосы, которые больше напоминали вспаханное поле, отважные транспортники Ю-52, зачастую прорывавшиеся сквозь огонь русских зениток. Они доставляли необходимые припасы и в обратный путь забирали тяжелораненых и больных. А через Октябрь и Лысянку до самого вечера все подходили отдельные вырвавшиеся из окружения группы бойцов.
В 19.00 Октябрь пришлось в конце концов уступить противнику, так как уже можно было не ожидать, что из котла выйдет кто-нибудь еще, да и напор противника становился все сильнее. Плацдарм у Лысянки удерживали еще двенадцать боеспособных танков Pz IV и Pz V и несколько меньшее число подбитых танков, используемых как противотанковые орудия. Еще этот плацдарм обороняли 80 мотострелков, три отделения саперов й одна батарея противотанковых орудий — и это все.