Что бы ни думал Вольф, мне было совершенно наплевать на его приезды и отъезды. Пусть, если ему так сердце повелевает, объедет себе всю Европу, чтобы уточнить последние детали грядущей Великой Революции и тем самым усугубить весь этот кошмар… Однажды я ему это сказал у них на кухне за ужином, который быстро перерос в дебаты. На что он заметил, что Господь отторгает равнодушных. Я тогда как раз выступал в завидной роли того, кто остается сидеть сложа руки перед лицом вопиющей несправедливости, то есть так или иначе одобряет все это. И Вольф заявил, что не может вот так позволить мне утверждать, будто сопротивляться угнетению значит усугублять весь этот кошмар, нет, Scheisse,[23] к сожалению, не может… Тут в спор встряла Крис: «Что ты несешь, Натан? Черт возьми, ну что ты говоришь, идиот, темнота!» Крис обвиняла меня во всем сразу: в отсутствии позиции, в эгоцентризме, в невежестве, в том, что я служу в злодейских органах охраны правопорядка, в пресмыкательстве и наплевательстве, в выпадах против биологически чистых продуктов, в поверхностности и пораженческих настроениях… В конце концов я отправился спать, выпив два больших бокала мартини и испытывая отвращение ко всему на свете.
Вольф выпрямился, улыбнулся и похлопал меня по плечу, уверяя, что все хорошо и что чем меньше я знаю, тем будет лучше. Козел!
– В какой-то момент мне показалось, что ты мне доверяешь, Вольф.
– Послушай, Натан, Крис занимает иную позицию.
– Крис занимает иную позицию? Вот как? Повтори-ка еще раз.
Он весело пожал плечами и вернулся к разминке. Псих какой-то!
– Итак, Крис мне не доверяет. Гениально. А ты, значит, еще недостаточно взрослый, чтобы составить собственное мнение. Она прикажет тебе выпрыгнуть в окно, и ты выпрыгнешь. Может, ты и преподаватель политэкономии, чего не знаю, того не знаю, но, похоже, ты не слишком утруждаешь свою башку.
Он вновь выпрямился. У многих от подобных слов отпала бы челюсть. А этот знай себе улыбается. У многих улыбка бы застыла, превратилась в гримасу, перекосив рот…
– Быть может, вам с Крис надо уладить какие-то проблемы? У меня создалось именно такое впечатление. Но если это возможно, я бы предпочел держаться в стороне.
– Мне не надо улаживать с Крис никаких проблем. Откуда ты это взял? А?
– Интересно-интересно, – встряла Мэри-Джо. – Вы слышали, что он сказал, Вольф?
Я обернулся и посмотрел на нее. Вот ненасытная! Перед Вольфом она даже втянула живот.
– Нет, но это уже мания какая-то, – ухмыльнулся я. – Проблемы с Крис? Нечего мне улаживать с Крис! Да, у нас были кое-какие проблемы, но мы их уладили. Кстати, вас обоих это не касается. Нет, с чего вы взяли, что у меня какие-то проблемы с Крис? Вы что, сговорились? И долго вы собираетесь меня этим доставать?
– А ведь тебе действует на нервы, когда об этом говорят? Вольф, нет, вы только посмотрите!
– Ничего подобного. Чешите языки, сколько влезет. Делать-то нечего.
– Послушай, Натан, – вздохнул Вольф. – Нам надо выкроить минутку и поговорить наедине. Мы с тобой должны кое-что обсудить. С глазу на глаз.
– Что обсудить? Что нам с тобой обсуждать? Будем обмениваться рецептами? Это уже мерзость какая-то, тебе не кажется? Ты что, совсем чокнутый? Ну, что с тобой обсуждать, скажи?
Фрэнк окликнул нас с вершины холма, размахивая руками. Мы пригласили Вольфа выпить кофе. Пока мы поднимались по склону, внимательно глядя под ноги, чтобы не наступить на шприц или на окровавленный нож, я спросил у Вольфа, как это ему, черт возьми, удается сохранять такую прекрасную физическую форму при том, что он разрывается между преподаванием, политической борьбой и личной жизнью. Я спросил, регулярно ли он принимает стероиды. Но у него не было никакого чувства юмора. Наверное, мы бы лучше друг друга поняли с итальянцем или даже с англичанином, хоть англичане вкупе с проклятыми испанцами и худшие из всех нас.
Фрэнк с Мэри-Джо уделили довольно много времени любованию Вольфом, всем его могучим телом, которое – я первый готов это признать – совершенно, несмотря на затруднения, которые он испытывает, когда протискивается в дверь. Но такое совершенство не означает, что он может ходить по морю аки посуху. Совершенство не означает, что он совершенен до такой степени, чтобы Крис простиралась перед ним ниц двадцать четыре часа в сутки. Она, стало быть, была не в духе. «Уже!» – подумал я.
– Фрэнк, – сказал я, – твой пирог с. яблоками необыкновенно хорош!
– И яблоки настоящие! – уточнил он.
Наступила ночь. Я сказал Пауле:
– Немного левее, мне кажется.
Я стоял на балконе и руководил ее поисками. Вооружившись фонариком, она шуровала в высокой траве, – мы с Марком никак не могли решить, кто должен пройтись газонокосилкой, с тех пор, как Крис больше не занималась садом.