Выбрать главу

Коммуналка и восемнадцатиметровка произвели на чету Гробачёвых тяжёлое впечатление. Более тяжёлое, чем на чету Ёлкиных-Доченко.

Михаил Сергеевич долго стоял у зарешёченного окна, скрестив на груди руки, и уголки его губ были опущены вниз — что обозначало крайнюю степень удручённых раздумий. Он представлялся себе Наполеоном, сосланным на остров Эльбу. Раиса Максимовна в такие минуты старалась его не трогать. Утешать она его будет потом.

А пока она распоряжалась вносимой мебелью и расплачивалась с грузчиками.

— Как ты думаешь, Захарик, — Михаил Сергеевич опустился на тюки с одеждой, — они пришли надолго?

Раиса Максимовна поняла, кого он имел ввиду.

— Ах, Ми! — вздохнула она. — В семнадцатом тоже рассчитывали, что большевики пришли ненадолго. А они продержались семьдесят лет!

— Захарик, ещё семьдесят лет мы не проживём.

…Когда-то, ещё в студенческие годы, Рая и Миша в Третьяковке увидели картину Венецианова «Захарка»: крестьянский мальчишка в кепке, из-под которой во все стороны торчат волосы. «Смотри, Рая! — рассмеялся Миша. — Этот Захарка ужасно похож на тебя!» Так Раиса Максимовна стала Захариком…

— Нужно что-нибудь предпринять, Ми, иначе мы здесь погибнем.

— Но что мы можем сделать, Захарик? — уныло спросил Михаил Сергеевич.

— Мы организуем путч против этого Зюзюкина!

— Нет, Захарик, второго путча мне не пережить.

— А в коммуналке жить хочешь?! — спросила Раиса Максимовна и сморщила носик: — Здесь стоит какая-то невообразимая вонь. — Вдруг она выпрямилась и торжественно объявила: — Ми, нужно связаться с Западом! Запад нам поможет.

— Но как мы с ним свяжемся, Захарик? Я так думаю, что за каждым нашим шагом следят зюзюкинские ищейки. Они нам ничего такого не позволят.

— Связь нужно установить где-нибудь в квартире, чтобы не вызывать подозрений. Например, в туалете или ванной комнате. В ручку душа можно вмонтировать мобильный телефон. Шум воды будет заглушать разговор. Я займусь этим сама. Связь с Западом я беру в свои руки. Ми, так жить нельзя!

На кухне выяснилось, что место Гробачёвым досталось самое невыгодное: на проходе и возле раковины.

— Все вакантные места давно разобраны, Раиса Максимовна, — проконстатировала факт Харита Игнатьевна, видя расстроенное лицо супруги экс-президента.

— Может быть, кто-нибудь уступит своё место мадам Гробачёвой? — ехидно обратилась к соседям Серёгина.

Гробовое молчание было ей в ответ.

— Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, — усмехнулась Харита Игнатьевна.

— Раиса Максимовна, мы уступим вам своё место! — патетично воскликнули сёстры Ольга и Ирина. — Вот, пожалуйста, занимайте!

— О, как я вам благодарна! — обрадовалась Раиса Максимовна.

— Ну что вы, не стоит, — благородно возразила Ирина.

— Мы всё равно редко готовим, — добавила Ольга.

— Они у нас сыты пищей духовной, — объяснила Харита Игнатьевна.

Но выяснилось, что внушительных размеров шикарный стол Гробачёвых никак не втискивается в бывшее место сестёр.

— Может быть, кто-нибудь подвинет свой никчемный столик для королевского стола мадам Гробачёвой? — снова протестировала соседей «на вшивость» Харита Игнатьевна.

И опять гробовое молчание было ей в ответ.

— Народ безмолвствует, Раиса Максимовна, — притворно вздохнула Харита Игнатьевна.

— Отпилить его надо! — внёс ценное предложение Софокл. — Тогда будет в самый раз.

— Пилить мой стол?! — ужаснулась Раиса Максимовна. — Но это же антиквариат! Швеция!

— Вот чудненько! — всплеснула руками Харита Игнатьевна. — Теперь у нас на кухне будет «шведский стол»: подходи и бери, что душеньке угодно!

Находящиеся на кухне прыснули со смеху.

Раиса Максимовна высокомерным взглядом смерила эту язву, но промолчала. Она пошла жаловаться мужу.

— Ми! Они хотят пилить наш антикварный шведский стол! Он не помещается на кухне!

— Захарик, пусть пилят всё, что угодно, — махнул рукой Михаил Сергеевич. — У меня такое ощущение, что меня самого распилили пополам.

Так как Генька Безмозглый был ещё здесь, деля ёлкинские хоромы на отсеки, пилить шведский стол поручили ему. Раиса Максимовна стояла рядом с таким выражением, будто ей без наркоза пилили здоровую кость.

— Ну и дерево, зараза! — вспотел пилить Генька. — Дуб, что ли?