Соседка справедливо заприметила, что Галина далеко не глупа. Она ещё и первый намёк мимо ушей не пропустила. Только думала, что речь идёт о золовке. Но после второго намёка стала думать, что не только о ней одной. Захаживала к ним в гости гарна дивчина. Золовкина подружка. К ней, стало быть, захаживала. Хорошая дивчина: весёлая, обходительная. Но только теперь в памяти Галины всплыло, что привечала она при этом больше других Степана. Стала Галина осторожненько справки о ней наводить. Тут и выяснилось, что дивчина эта до его отправки в Афган числилась у Степана чуть ли не в невестах.
Теперь, сидя на скамейке с видом на днепровскую ширь, окутанная ароматом цветущей над головой липы, Галина, что всё так же прятала заплаканное лицо на груди балдеющего от нежданно свалившего счастья Валентина, призналась, что хотя прямых доказательств измены мужа у неё нет, зато косвенных набралась целая охапка.
Поначалу Валентин лишь приобнял Галину, потом стал гладить русые, слегка вьющиеся волосы. А когда та подняла навстречу лицо с застывшими на ресницах слезинками, поцеловал в раскрывшиеся для принятия губы. Бес взаимного тяготения коварно воспользовался благоприятным моментом и буквально столкнул их в яму греха. Одного из семи смертных, но, пожалуй, самого сладкого для свершающих его грешников.
За отрезвлением пришло раскаянье. Галина, пряча глаза, спешно приводила себя в порядок, попутно извергая кучу словесной шелухи, из которой Валентин извлёк для себя лишь «ошибка» и «забыть». Будь он более опытным в подобных делах, или хотя бы более подготовленным, нашёл бы, верно, правильные слова. — Пришли же они к нему потом, жаль, что с большим опозданием. — Но тогда он был ошарашен не меньше партнёрши. Не меньше её клял себя за случившееся, но только про себя, молча.