— Что-то случилось? — спросил Зимин.
— Хочу познакомить тебя с моим другом, профессором Лобовым. Постарайся произвести на него хорошее впечатление. Мне будет приятно. В конце концов, я не часто прошу тебя об одолжении.
— Это значит, что я должен буду молчать весь вечер? Профессора — люди обидчивые.
— Совсем не обязательно. Сомневаюсь, что тебе удастся вывести профессора из себя. Все гадкое, что ты можешь сказать, он уже слышал тысячу раз.
— Тем более буду молчать. Не хочется разрушать ваше счастье.
— Противный мальчишка. Ты почему такой печальный? Случилось что-то?
— Мне грустно. Помнишь Николеньку Пратова? Он учился вместе со мной в университете. Оказалось, что он — террорист, и его разыскивает полиция.
— Это было так давно.
— Он был моим другом. Зараза, что я говорю! Пратов и сейчас мой друг!
— Человек сделал выбор, ты не можешь осуждать его за это. А ты сделал свой. Каждому из вас придется отвечать за свои поступки. Сейчас пришла очередь твоего друга. Он знал, на что идет.
— Он остался ученым.
— Подумаешь! А ты стал писателем, и что с того?
— Я завидую Николеньке.
— Ерунда. Это он должен завидовать тебе.
— В городе неспокойно.
— Почему эти люди так любят огонь и запах гари? — грустно спросила тетя Клава, она умела мгновенно менять тему разговора. — Что это за мания такая — поджигать дома? Неужели они огнепоклонники?
— Считаешь, что я должен у них об этом спросить? — пошутил Зимин.
— Не вздумай, они опасные люди.
— Не волнуйся, тетя, поджигатели меня не интересуют. Хорошо было бы написать о мужественных людях, которые взялись за оружие, чтобы защитить свое природное право на научное любопытство.
— У тебя должно получиться.
— Многих из них я знал. Рассказали им в детстве, что любое безнаказанное преступление порождает новое, еще более страшное, а они запомнили. Запрет заниматься наукой для них преступление против интеллектуального прогресса. Вот они, значит, и борются против Запрета. Как умеют.
— Люди никогда не любили умников, — сказала тетя Клава. — От них одни неприятности.
— Дома поджигают не умники.
— Это пусть полиция разбирается.
— Наши умники не поджигатели — они современные юродивые, профессиональные мученики. Кстати, неплохо придумано. Выгодное дельце, если разобраться. Буквально за бесценок приобретается право безошибочно отличать прогресс от регресса, добро от зла, правого от виноватого, а возвышенное от обыденного. Попробуйте возразить мученику. Уверяю, что вы до конца дней своих будете отмываться от клейма душителя свободы, реакционера, врага прогресса, жандарма, демагога и...
— За ужином тебе действительно лучше помолчать. Когда ты был маленьким, то очень хорошо умел слушать. Не перебивал, потому что не любил спорить. Изредка кивал, когда был согласен. Но не часто.
— Сейчас трудно отыскать хорошего собеседника. Вот я и потерял форму.
— Ничего удивительного. Ты стал большим и почему-то решил, что настало время, когда слушать должны тебя. Твоя привычка превращать любую беседу в монолог производит на людей ужасающее впечатление. Сегодня будет не так. Ты исправишься и удивишь меня. Будешь слушать моего профессора. Он тоже любит поговорить.
— К сожалению, сегодня не получится. Занят. Дела. Завтра должен представить рукопись в издательство.
— Это безобразие, Зимин. Неужели тебе трудно хотя бы раз в жизни сделать приятное любимой тетке?
— Обязательно. В следующий раз. Сегодня я устал, не знал, что проводить время в Зоне досуга так утомительно. К тому же я и в самом деле должен вечером поработать с текстом.
— Твою книжку все равно никто не напечатает.
— Знаю. Но это не значит, что ее не надо было писать. Мама говорила: «Не оставляй рукописи незаконченными, доводи работу до конца, чтобы в любой момент, когда они вдруг понадобятся, ты достал их из тайника и предъявил издателю».
— Моя сестра, светлая ей память, в таких вещах знала толк. Тебя покормить?
— Если можно, кофе с крендельком.