Лондон откровенно не радовал, за остающиеся до референдума дни Майдан захватил весь Сити, за исключением разве что особо охраняемых зданий. На станциях метро, примыкающих к району, заселённому скакунами, давно уже не останавливались поезда – станционные залы были приспособлены под ночлежки. Да и поезда-то ходили уже далеко не везде, и рельсы из тоннелей кое-где давно уже были обесточены и выдраны с мясом на строительство майданных ограждений, а вагоны, застрявшие на станциях там, где их застало отключение тока, закономерно стали лежбищем для майдаунов. Самые глубокие тоннели, в особенности – проходившие под Темзой, ещё и служили для постижения мудрости потаённой, то бишь вошёл туда человек – выскочил свинохрюкл или ещё что похуже. Более того, обитатели Лондона, происходящие из африканских колониальных владений, и без Даров Хаоса восприняли идею много орать, грабить всё, что подвернётся под руку и ни за что при этом не отвечать более чем живо.
Премьер Британии Джон Мейджор заявил в эфире, что, выбери Шотландия независимость, Англия тут же поставит пограничные и таможенные посты на всей новой границе и объявит бойкот шотландским товарам. Более того, англичане официально высказались о том, что сепаратистов будут давить. Однако сторонников независимости это не испугало – если случайно убудут поставки из Лондона, пропавшее найдётся, кому восполнить.
Седьмого апреля Майдан объявил о формировании добровольческих батальонов, должных выехать на север и задушить шотландскую угрозу. Сторонникам не было отбою, шли рядами и колоннами, ибо старинные гены пиратов, бандитов, грабителей и убийц под воздействием Хаоса проявились на полную мощность.
На вокзалах даже формировались «поезда дружбы», целью которых было девятого числа отправиться на север по всем трём ведущим в Шотландию веткам железных дорог, чтобы как минимум сорвать голосование, а как максимум – захватить как можно большую территорию и «вернуть» её, как было заявлено, «в лоно порядка, закона и правосудия». Ага, в лоно, именно туда, в него самое…
Наши не могли этого не учитывать, поэтому за несколько дней до голосования на улицах Эдинбурга появились люди в камуфляже и с оружием, закрывшие лица масками или шарфами. Против ожидания, незнакомцы вели себя подчеркнуто вежливо, ни с кем в драку не вступали, и медленно, но настойчиво взяли под контроль все самые потенциально опасные места – города Эдинбург и Глазго, а также все крупные железнодорожные станции от английской границы и до этих городов. Собственно границу взялись патрулировать шотландские ополченцы, чуть ли не поголовно вставшие под ружьё. Вооружались они винтовками образца еще Первой Мировой, но в руках горцев, от безусого юноши до дряхлого старика, даже «Ли-Энфильд №3»[98] обещал быть грозным оружием.
«Вежливые люди» передвигались по дорогам на «Ленд-Роверах», перекрашенных в камуфляж без каких-либо знаков различия, и на грузовиках, происхождение которых было невозможно определить. Статус их оставался непонятен большинству до самого конца, но везде, где «вежливые» появлялись, как бы сами по себе прекращались все стычки, драки и выступления.
Результат деятельности «вежливых» стал заметен сразу. Первый же «поезд дружбы», посланный с Майдана на подавление восставших шотландцев, был остановлен на пограничном блокпосту. Пока шотландские ополченцы проводили досмотр, локомотив отцепили от поезда и угнали неизвестно куда. Вагоны трясли долго, в процессе этого изъяли полтора грузовика всевозможного оружия. Стволы и ножи, вестимо, у всех пассажиров отобрали, пустые вагоны развернули поперек путей, перегородив движение. А самих пассажиров, которые не прошли фильтрацию, прогнали в обратном направлении, причем пешком.
Старушка Британия завопила как оглашенная. Мейджор заявил протест, открытым текстом обвиняя «шотландских сепаратистов» в том, что они нарушили железнодорожное сообщение Лондона с Эдинбургом, разгромили пассажирский поезд и выгнали пешком в сторону Англии пару сотен «онижедетей». Шотландцы, как водится, вопли Мейджора проигнорировали, более того, приняли закон, по которому в случае победы на референдуме сторонников отделения уже на следующий день после референдума по всей территории Шотландии автоматически прекратится действие всех британских законов, а королева Елизавета лишится всей власти над шотландцами.
И вот настало девятое, момент истины. Рано утром в Хогсмиде открылся избирательный участок, и туда валом повалила толпа народа – голосовать.
У нас до участия в выборах были допущены только ученики седьмого курса, как достаточно долго прожившие в этих местах, но таких со всеми этими перипетиями, приводившими то к отъезду, то к выбытию в результате драк, поножовщины, квиддича и других чрезвычайных происшествий, осталась сущая малость.
Мы с моими невестами и примкнувшей к нам Миленой по прямому распоряжению товарища полковника весь день провели на пароходе – нас не должно было быть даже видно близко от участка. Так что сидели мы в нашей каюте, пили чай, девчонки любовались весенним пейзажем, а я – девчонками, любовавшимися весенним пейзажем.
- Как думаешь, к чему всё это приведёт? – спросила Аврора.
- Вероятнее всего, шотландцы всё-таки решат отделиться. Но, судя по настроениям в Лондоне, добром отпускать шотландцев не собираются категорически.
- Так что, быть войне?
- Она уже идёт, Аврора. С тех самых пор, когда началось всё это безумство на Трафальгарской площади. Как угли в костре, тлело, тлело и, наконец, прорвалось наружу. Хогвартс близок к границе, так что я ожидаю, что и здесь тоже будет твориться что-то похожее.
- А как поступать нам?
- Пока наши корабли стоят здесь, наши в обиду не дадут, а я тем более. Пока у меня патроны не кончатся, буду вас прикрывать, зубами грызть стану и морды бить, но пока жив, в обиду не дам.
- Не говори так! – раскрыла глаза Милена. – Ты ведь нужен нам… всем нам… – она аж покраснела, но преодолела своё смущение и поцеловала меня. Остальные кивнули.
- В самом деле, что у тебя за мысли уже такие? – картинно нахмурилась Дора. – А о нас ты подумал? Куда мы без тебя?
- Мне-то без вас тем более некуда!
- То-то же, – улыбнулась Дора.
- А всё-таки, как же они проголосуют? – спросила Света.
- Вскрытие покажет, девчонки, – отвечаю им. – Вроде бы более боевой настрой был у тех, кто за отделение. Завтра узнаем.
Ответ на этот вопрос мы узнали на следующий день, утром. Шотландский народ проголосовал вполне себе вежливо, но настойчиво. Число сторонников восстановления независимости и расторжения унии составило семьдесят два процента, двадцать пять оказались против, ещё пять процентов бюллетеней признали испорченными. Нужный кворум был достигнут и с лихвой превзойдён, так что сторонники независимости решили ковать железо, не отходя от кассы.
Как только результаты выборов стали известны, лидер Шотландской Национальной партии Фергус МакРой сделал широковещательное заявление, тем же утром ставшее достоянием публики:
«Братья шотландцы!
Сегодня – исторический день. Вчера мы с Вами решали, по какому пути пойти нашей маленькой и гордой стране, быть ли нам и дальше колонией англичан или строить свое собственное независимое государство. И я счастлив, что вы поддержали нас, вы сказали свое решительное «Нет!» английской короне и её лживым законам. Вы сказали «Да!» нашей шотландской независимости. Именно поэтому день сегодняшний, десятое апреля, отныне и навеки будет отмечаться в нашей стране как День восстановления независимости шотландского государства. И так будет, потому что сегодня я, опираясь на волю избравшего меня народа, провозглашаю создание нового независимого государства – НАРОДНОЙ РЕСПУБЛИКИ ШОТЛАНДИЯ! С сегодняшнего дня англичане более не имеют над Шотландией никакой власти, и их законы на нашей земле больше не действуют. Мы напишем свои законы, где будет учитываться воля народа, воля гордых жителей Шотландии, триста лет желавших свободы и в конце концов получивших её. В нашей стране отныне не будет места аристократам, нажившимся на горе простых людей! Свое счастье мы построим сами! Да здравствует свободная Шотландия!»