— Хорошо, что у тебя не дошли до этого руки. Куда мы едем?
Я смотрю на него с удивлением.
— Мы? — изумленно спрашиваю я. — Разве ты не собирался чинить трактор?
— Я уже. Итак? Я только что понял, что все еще способен оседлать лошадь, могу ехать на ней, почему бы нам не воспользоваться этой возможностью и лучше узнать друг друга? Кроме того, я не могу позволить кому-то, кто выглядит так чертовски горячо, быть в одиночестве так далеко за пределами ранчо.
Я сглатываю и упрямо смотрю вперед. Лучше узнать друг друга? Чертовски горячо выгляжу? Я абсолютно не готова ближе знакомиться с каким бы то ни было мужчиной. Не после того, что испытала с последним. Даже мысль об этом кажется ужасающей. И в то же время, когда я чувствую взгляд Лиама на себе, в груди колотит, а волосы на руках поднимаются дыбом.
— Независимо от того, в каком направлении я поеду, я останусь здесь одна на многие мили. Так что тебе не о чем беспокоиться. Единственная опасность для меня сейчас — это ты.
Лиам громко смеется, и я с удивлением смотрю на него, затем он замолкает, и его взгляд на мгновение останавливается на моем лице. Подо мной тихо фыркает Белла.
— Мы собираемся жить под одной крышей какое-то время, и за это я очень тебе благодарен, но я бы почувствовал себя лучше, если бы ты чувствовала себя нормально в моем обществе. Я не хочу, чтобы из-за меня ты испытывала неуверенность или думала, что должна меня опасаться.
— Спасибо, — отвечаю я.
Не акцентируя внимание на том, что пара слов и несколько проведенных вместе минут не могут заставить меня чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Я, наверное, всегда буду чувствовать, что опасность дышит в затылок, когда буду один на один с мужчиной. Но также знаю, что мне нужно снова учиться доверять. И что я не могу просто бросить на произвол судьбы человека, который прошел через то, через что прошел Лиам. Черт бы побрал женский синдром милосердия. Он уже однажды толкнул меня в объятия Марка.
— Как ты смотришь на то, если я познакомлю тебя с дядюшкой Беном? — предлагает Лиам как раз тогда, когда я собираюсь позволить вернуться воспоминаниям, которым всегда удается швырнуть меня в ту глубокую грязную дыру, что символизирует мой брак с Марком.
— Дядюшка Бен? — удивленно спрашиваю я.
Лиам усмехается и кажется, при этом настолько беззаботным, что я почти верю, что плен не оставил никаких следов. Его сила вызывает восхищение. Он гораздо сильнее меня. Но потом вспоминаю мучающие его ночные кошмары. И это ненамного лучше, чем страх, который сопровождает меня, когда мне приходится закупаться в городе. Или когда я вдруг чувствую, что Марк где-то рядом. Наблюдает за мной.
— Значит Марк никогда не знакомил тебя с дядюшкой Беном? — спрашивает Лиам, широко улыбаясь.
— Нет, не знакомил. Но и я сама по себе не очень коммуникабельна. Может быть, в другой раз.
Лиам качает головой.
— Дядюшка Бен не человек. Думаю, что Марк и я — единственные, кто знаком с дядюшкой Беном. Мы дали ему его имя. — Он задумчиво смотрит на меня. — Думаю, нам было по девять, когда мы его обнаружили.
— Что же такое дядюшка Бен? — с любопытством спрашиваю я.
Я натягиваю поводья, когда Белла внезапно опускает голову, и на мгновение теряю равновесие. Я не лучший наездник, но стараюсь. Это тоже должно учитываться.
— Не отставай! — восклицает он, смеясь, и пускает Камиллу в галоп.
Лиам
— Дядюшка Бен — это дерево с пенисом? — смеясь интересуется Тесса, глядя на меня изумленно распахнутыми глазами.
Я поглаживаю кору голубой ели, чей ствол внизу, приблизительно на высоте в один метр, расщеплен так, что выглядит будто дерево имеет две ноги. Там, где ствол срастается, вперед торчит обломанный сук. Немного выше, словно раскинутые руки, растут еще два сука.
— Согласись, дерево, бесспорно, не тетушка.
Тесса снова смеется и трясет головой, оценивающе глядя на действительно внушительный «пенис» дерева.
— Нет. Дядюшка Бен оснащен соответствующе. Рада с тобой познакомиться, — говорит она, снижаясь в поклоне перед елью, состоявшей из сухих сучков и наверняка уже давно засохшей, еще раньше, чем я о ней узнал.
Глубоко вдыхаю, втягивая пряный лесной воздух в легкие. Я часто грезил об этом месте, маясь в том грязном и вонючем бараке. Пытался вспомнить его запах, то, как ощущается на лице дуновение лесного ветерка, как звучал смех Марка, и какими были глаза у Мии, когда она бранила нас за какие-то проделки, что мы ей устраивали. Воздух все еще насыщен влагой, можно даже сказать, что парит — последствия жара летнего солнца.