— Да ты чё! — удивился его приятель и даже глаза выпучил от любопытства и желания разузнать кр-р-ровавые подробности.
— Мамой клянусь, — подтвердил крохгоблин. Он поднял руки и на пальцах пересчитал жертв. — Первый — Глава Лиг, — сказал он, — Симон или Симеон, что-то в этом роде. Потом этот тип от Клея и Верёвок, как его там. И ещё…
— Он нахмурился в задумчивости. — А, ну да, и капитан одной из ихних патрульных лодок Лиг. Пентефраксис. Улбус Пентефраксис.
Каулквейп почувствовал, будто его самого придавило рулевым колесом. Его отец мёртв! Он бы, может, и не оплакивал потерю своего весьма неприятного папаши, однако его дыхание вдруг прервалось от волнения и мысли о том, какие ужасные последствия предполагали эти новости.
Когда умирал член Лиги, она забирала себе всё. И возможно, уже сейчас бывшие коллеги отца выносят из отцовского особняка всё, на что могут наложить лапы, кружатся там, подобно стае алчных воронов. А кто их остановит? Уж конечно, не его слабосильный единственный сын, живущий в Санктафраксе.
— Санктафракс! — застонал Каулквейп, обхватив голову руками. Кто же будет платить за его место? Колледж Облакологии просто выкинет его обратно на улицы Нижнего Города, как только перестанут поступать деньги. С ним всё было кончено, всё было потеряно — его только воронам оставалось скормить.
Возвращение из Каменных Садов заняло больше времени, чем хотелось бы, и солнце уже давно встало, когда тролль-несун наконец добрался до Нижнего Города. Прежде всего (хотя кости у Прутика не были переломаны) то, что он пережил во время бури, сделало его медлительным и слабым. Пока профессор вёл беднягу до повозки, ему пришлось несколько раз останавливаться. А когда они наконец дошли, тролль-несун стал настаивать на пересмотре платы за проезд, потому что из Каменных Садов возвращаются уже двое, а не один профессор, которого он сюда привёз.
— Больше весу — больше плата! — настаивал тролль-несун и отказался двигаться с места, пока профессор не сдался.
Потом, когда о сумме оплаты наконец договорились и они отправились в путь, оказалось, что тролль-несун взял на себя непосильную задачу. Он и на ровном месте отдувался, задыхался и полз как черепаха, а уж на холмах он так тяжело хрипел, что профессора временами охватывало сомнение, доедут ли они вообще.
Что касается Прутика, тот не запомнил происходившего. Он ничего так и не сказал, кроме того первого слова. Отстранённый и вялый, молодой капитан дал Профессору Темноты запихать себя в повозку. Когда их путешествие подошло к концу, яркий свет, приведший профессора к Прутику, угас.
— Скоро приедем, — ободряюще заметил Профессор Темноты.
Прутик никак не показал, что слышит его.
— Помнишь, как мы впервые встретились? — спросил профессор, пытаясь растормошить память Прутика. — Когда ты пришёл в мой старый кабинет, на самом верху Башни Дождеведов… — Он усмехнулся. — Неба ради, Прутик, — добавил он, — ты тогда помог Санктафраксу в час нужды. Теперь Санктафракс поможет тебе. Я тебе в этом клянусь. — Он взглянул на озадаченное лицо Прутика и вздрогнул от сочувствия и беспомощности. — Прутик, а Прутик, — продолжал он, — во имя неба, что заставило тебя отважиться без привязи отправиться в открытое небо? Ты что, не понимал, с какими опасностями там столкнёшься? — Он схватил Прутика за плечи. — Что там произошло?
Но Прутик не ответил. В сознании молодого капитана воздушных пиратов, очевидно, всё перемешалось. Если ему быстро не оказать помощь, есть опасность, что он окончательно сойдёт с ума. Профессор огляделся по сторонам и обнаружил, что они уже подъезжают к пригороду Нижнего Города. Через пять минут тролль-несун положил на землю оглобли повозки.
— Приехали, — тяжело выдохнул он и наклонился, с трудом восстанавливая дыхание.
Профессор вылез из повозки и взглянул наверх, на воздушный город, парящий над ними. Одна из подвесных корзин качалась прямо у него над головой.
— Эй, есть там кто? — закричал он.
Всё ещё стоя в тени, Каулквейп смотрел на широкую мощёную улицу: в ушах у него звенело, глаза заволакивало туманом и тяжесть на сердце мешала дышать. Его взгляд блуждал по величественным зданиям, построенным специально для той или иной школы или колледжа.
— И всего этого я никогда больше не увижу, — со слезами на глазах пробормотал Каулквейп.
— Скоро я стану одним из нищих на улицах Нижнего Города.
И тут у края платформы началась суматоха. Профессор Темноты вылез из корзины, когда она была подтянута к посадочной площадке. С ним был кто-то ещё: босой, худой, со спутанными волосами и в оборванной одежде. На минуту Каулквейп позабыл о своём несчастье. «Кто это? — удивился он. — И почему с ним сам Профессор Темноты?»
Когда крохгоблин снова опустил корзину и исчез из виду, оставив профессора и незнакомца одних, Каулквейп вышел из тени.
— Эй, паренёк!
— Кто, я, сэр? — заикаясь, спросил Каулквейп, выронив все свои свитки.
Профессор Темноты оглядел его с головы до ног.
— Да, ты. — сказал он. — помоги-ка поставить Пр… э-э… моего друга до Школы Темноты и Света и э-э…
— Конечно, сэр. Сейчас, сэр, — ответил Каулквейп, взваливая молодого человека на спину.
— Я надеюсь, ты умеешь держать рот на замке? — спросил профессор, показывая дорогу. — Я не хочу, чтобы учёные своими сплетнями беспокоили моего друга.
— Д-да, — тихо пробормотал Каулквейп. Профессор устало взглянул на него и спросил:
— Как тебя зовут, паренёк?
— Каулквейп, сэр, — ответил тот, — младший служка Санктафракса.
— Младший служка Санктафракса, — повторил профессор, сузив глаза. — Из Нижнего Города, судя по виду. Могу поспорить, у тебя богатый отец, член Лиги.
Они почти подошли ко входу в школу. Каулквейп кивнул:
— Да, сэр. Мой отец является членом… — он поправился, — был членом Лиги, сэр.
— Очень хорошо, очень хорошо, — рассеянно ответил профессор.
Они подошли к парадным дверям Школы Темноты и Света слишком скоро для Каулквейпа.
— Спасибо, паренёк, — поблагодарил профессор, помогая полубесчувственному Прутику ступить на порог. Массивные кованые двери захлопнулись за ними.
Каулквейп остался стоять на улице в одиночестве и чувствовал себя абсолютно потерянным. И что теперь? Он повернулся и побрёл назад тем же путём, что пришёл. Сколько ему оставалось быть здесь? День? Неделю? Может, больше, а потом его выгонят, и вместе со своими жалкими пожитками он влезет в корзину, чтобы отправиться обратно в Нижний Город навсегда.
— Ну, Каулквейп, — сказал он себе, — ты найдёшь самый тёмный, пыльный угол в Главной Библиотеке, а там — кто знает? — И храбро улыбнулся. — Может, они забудут обо мне, как обо всех этих свитках!
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ВНУТРИ И СНАРУЖИ
В Обеденной Башне механически |зазвонил громадный гонг. Все двери школ и колледжей Санктафракса распахнулись как одна, и голодная толпа болтающих профессоров, подмастерьев и помощников устремилась на обед. Опустив голову, с колотящимся сердцем Каулквейп присоединился к ним. Он проскользнул в столовую, где царили гвалт и суета, взял латунную миску и деревянную тарелку со стойки и смешался с бурлящей толпой, ожидавшей обеда.
Прошло уже десять дней, с тех пор как Профессор Темноты попросил Каулквейпа о помощи. Всё это время парнишка прятался, забиваясь в пыльный угол Главной Библиотеки вместе со своими любимыми свитками. Он с головой погружался в фантастические рассказы и легенды, которые в них находил. Никто его не беспокоил, и он рисковал лишь время от времени совершать вылазки за едой — пирог чистильщика туалетов, оброненная подмастерьем по рассеянности тильдячья колбаса.
Но вот уже по меньшей мере сутки, как у него маковой росинки во рту не было. Когда бедняга услышал звук обеденного гонга, голод взял своё. Ему так хотелось есть, что он был готов рискнуть всем ради миски горячей, вкусной, остренькой похлёбки из тильдера, рискнуть даже тем, что подмастерья из Колледжа Облакологии могут поймать его и выгнать из Санктафракса навсегда.