Следующей чертой отечественной школы воздушного боя можно считать тесную связь маневра и огня. Как известно, эти два элемента составляют существо боя, органически соединяются в динамике его ведения. Борьба за приоритет одного из них как при строительстве самолетов, так и при формировании тактики не прекращается до настоящего времени. Обратимся к примеру, относящемуся уже к периоду становления советской истребительной авиации. В книге «Самолеты страны Советов» (М.: ДОСААФ, 1974) отмечалось, что во второй половине 20-х годов, когда решался вопрос о путях развития самолетостроения в стране, в авиационных кругах возникли споры о том, что важнее для самолета-истребителя — скорость или маневренность. Высокие скорости при хорошей аэродинамике могли достигаться самолетом и с тяжелым вооружением, даже бомбардировщиком. Маневренность же не терпела затяжеления самолета, ради нее приходилось жертвовать скоростью. По итогам дискуссии сформулировался вывод: в ходе проектироваиия истребителей необходимо добиваться не только большой скорости, но и хорошей маневренности при безусловной надежности машины.
Связь маневра и огня считалась обязательным требованием при подготовке летного состава. Маневренные качества аппарата могли быть полностью и с успехом использованы только в том случае, если летчик обладал достаточным искусством пилотажа. В этом элементе русская школа всегда играла ведущие роли. Наши талантливые летчики П. Нестеров и Н. Арцеулов первыми в мире выполнили фигуры сложного пилотажа — петлю и штопор, ставшие впоследствии боевыми маневрами. Искусным маневром, — говорилось в руководстве «Материал по тактике воздушного боя», — истребитель ставит себя в выгодное положение для обстрела противника из своего пулемета, а при невыгодной обстановке быстро выводит аппарат из-под губительного огня противника. Несмотря на наличие в аэроплане массы нежных ответственных частей, практика все же, говорит за его крайнюю живучесть. Нередки случаи возвращения аэроплана на свой аэродром со значительным числом пробоин, но без повреждения ответственных частей. Следовательно, чтобы сбить противника или заставить его спуститься, необходима исключительно меткая стрельба в наиболее уязвимые места аппарата, это может быть по плечу только отличному стрелку».
С момента своего зарождения отечественная школа воздушного боя придавала важнейшее значение внезапности. Тактическая внезапность решала исход многих воздушных боев. Являясь результатом творческой деятельности летчика, она проявлялась в конечном счете через маневр и огонь. Еще в первом пособии «Применение авиации на войне», выпущенном в 1916 году, отмечалось, что «искусство маневрирования заключается в умении поставить себя внезапно в наивыгоднейшую позицию для обстрела, не подвергаясь таковому со стороны противника». В книге «Материал по тактике воздушного боя», написанной по опыту боев на Юго-Западном фронте, внезапность возводилась уже в ранг принципов боя: «Как во всяком бою, так и тем более в воздушном, обладающем исключительной скоротечностью, необходимо стремиться к проведению принципа внезапности, пользуясь умело обстановкой. Внезапность даст, во-первых, инициативу (даже при меньшей скорости аппарата) и, следовательно, свободный выбор более удобной позиции для обстрела, а потому и лучшее использование огня. У атакующего в этом случае будет также значительный перевес в моральной стороне. Атакующий и застигнутый врасплох в первый момент может растеряться, не сразу оценить обстановку, запоздать открыть стрельбу и повести ее с меньшей меткостью».
Евграф Крутень в труде «Истребительная авиация» определил, что для достижения внезапности необходимо: тщательно маскировать свое присутствие; скрывать свое желание атаковать (делать вид, что не замечаешь противника; если он «старый воробей», то полезно запутать его разными трюками); быстро подскочить к противнику; свалиться на него сверху; подходить с одной стороны, а уходить с другой — принцип хитрости, царствующий в каждой схватке.