– Браво, – сказал я и развернулся, чтобы уйти.
– Да погоди ты, псих! – остановил меня долговязый. – Дальше смотри. Думаешь, это колода? Нет, братан, это карточный лифт. Нажимаем на кнопочку, чик – и наша карта приехала на верхний этаж.
Он перевернул верхнюю карту. Это была десятка пик.
– Она? – ликующе спросил долговязый.
– Нет, – ответил я.
– Как это нет?
– Вот так – нет.
– Братан, ты гонишь, – нахмурился долговязый. – Ты какую карту вытащил?
– Не помню, – ответил я. – Говорил же – давай запишу. Некоторое время долговязый с недоумением рассматривал меня. Затем лицо его расплылось в улыбке.
– Братан, а ты мне офигенно нравишься. – Он протянул руку. – Антон Безруков. Микромаг.
– Майкл Джексон, – ответил я, пожимая протянутую руку. – Председатель магического братства Лукьяновского рынка.
– Братан, ты редкий кадр. Таких отстреливают и заносят в Красную книгу. Признайся, ты ведь вытащил десятку пик?
– Нет.
– А кого?
– Не помню.
– Братан, не играй на моей нервной системе. Она у меня и так расстроена.
– А ты пей поменьше.
– Неслабая мысль! – оживился долговязый. – Состыкуемся после конгресса в буфете? Тяпнем чего-нибудь за знакомство?
– Будем живы – тяпнем, – согласился я.
– А че, есть шанс не дожить?
– Есть шанс, что меня отстреляют и занесут в Красную книгу.
В это время в фойе появилась озабоченного вида хрупкая женщина в чудовищно огромных очках. В руках она держала какие-то ведомости, тоненькие каблучки ее туфель цокали, как лошадиные подковы, а голос своей мелодичностью мог потягаться с пожарной рындой.
– Шувалов, Мельниченко, Тамаева! – прогремела она. – Есть тут такие? Шувалов, Мельниченко, Тамаева!
Толпа, окружавшая даму с медно-рыжей гривой волос, раздалась в стороны. Женщина в очках тут же уловила это движение и направила свои каблучки в образовавшуюся брешь.
– Вы Тамаева? – набросилась она на медногривую.
– Перестаньте орать, – процедила та.
– Что значит перестаньте орать? – возмутилась обладательница цокающих каблучков. – Тамаева Людмила – это вы?
– Изыдите.
– Что значит изыдите? Вы не отметились в ведомости. Вот: Тамаева Людмила – прочерк. Я за вас должна расписываться?
– Меня зовут Люсьена Тамм, – высокомерно заявила медногривая.
– Никакой Люсьены Тамм у меня тут не значится, – отрезала женщина в очках. – Вот, читайте: Людмила Тамаева. Читайте и расписывайтесь.
Медногривая смерила свою визави презрительным взглядом, с брезгливостью приняла из ее рук ведомость и шариковую ручку и небрежно, с видимым одолжением расписалась.
– А теперь оставьте меня в покое, – изрекла она.
– Что значит оставьте меня в покое? Расписывайтесь вовремя, тогда вас все оставят в покое.
– Это какой-то кошмар, – сказала Люсьена Тамм. – Откуда только вас таких берут? Из хора анонимных девственниц? Вы мне испортили настроение. Совершенно не представляю, как я выйду на сцену. Я сообщу организаторам конгресса, что вы хотели сорвать мне номер.– Что значит я хотела сорвать номер? Вы на меня ваших проблем не вешайте, у меня своих проблем повесить не на кого.
– Я это заметила, – криво усмехнулась Люсьена и, развернувшись, величественно направилась в сторону зала.
– Видал, как Люсьена разошлась? – Ко мне подошли сзади потерявшие и вновь обретшие меня друзья.
– Интересная женщина, – задумчиво проговорил я, глядя вслед уходящей Люсьене.
– Стерва.
– Не исключаю. Она тоже иллюзионистка?
– А как же. С леопардихой фокусы показывает.
– Что? Леопардиха показывает фокусы?
– Леопардиха ассистирует.
– Сумасшедший дом.
– Наоборот. Безотказный трюк. Публика любит детей и животных.
– Интересно бы на нее глянуть.
– Наглядишься еще. Только поосторожней с нею – она психованная.
– Еще бы. С такой нервной профессией…
– Дубина! Не Люсьена психованная, а леопардиха ее. Хотя… Люсьена тоже. Пошли в буфет.
В буфете мы заказали по чашке кофе, а я, поскольку мне не предстояло выступать, взял к нему рюмку коньяка. До начала оставалось окола часа. Друзья мои, допив кофе, ушли готовиться. Я пропустил еще пару рюмок, выкурил сигарету и направился в зрительный зал. В зале уже сидело несколько человек – видимо, как и я, из числа приглашенных, а на сцене, в эффектном черном платье с подколотой к нему багровой шалью, стояла Люсьена Тамм, нежно возложив сжимающую поводок ладонь на загривок пятнистой, внушительных размеров леопардихи. На безопасном расстоянии от них расположился фотограф, нацеливший на укротительницу и ее питомицу объектив своей камеры.
– Спокойно, Зосенька, спокойно, – ласково, но твердо приговаривала Люсьена Тамм. – Пора бы уже привыкнуть к подобным знакам внимания.
Не знаю, коньяк мне ударил в голову или что-то другое, но дальнейшие мои действия значительно опередили мои мысли. Я взобрался на сцену и направился к Люсьене и ее Зосеньке.
– Позвольте сфотографироваться с вами на память, – галантно произнес я, кладя свою руку на загривок леопардихи рядом с рукою Люсьены.
Сонная на вид леопардиха оказалась вполне адекватным и посмотрела мне в глаза. В следующую секунду я увидел перед собою два вспыхнувших рубина. Какой-то внутренний инстинкт отшвырнул меня назад, и я полетел вниз с полутораметровой сцены. В нескольких сантиметрах от моего носа просвистела, рассекая воздух, звериная лапа с выпущенными когтями. Приземлился я довольно удачно, на ноги, но, не удержав равновесия, покачнулся и шлепнулся на пол. На мгновение все оцепенели. Затем раздался голос Люсьены:
– Спокойно, Зося. Зося, спокойно!
Леопардиха, повинуясь, пришла в себя и вновь погрузилась в полусонное состояние. Не выпуская поводка, Люсьена приблизилась к краю сцены.
– Ты идиот? – спросила она.
– Попробуйте угадать, – ответил я, вытирая со лба внезапно выступивший пот.
– Не вижу повода угадывать. Тебе сколько лет?
– Двадцать четыре.
– И никакого желания дожить до двадцати пяти?
– С чего вы взяли?
– С того, что хватать за шею взрослого леопарда – это нелучший способ прожить долгую и счастливую жизнь. Советую пойти в буфет и выпить полный стакан коньяку.
– Я уже выпил.
– Забудь, милый. Тот коньяк, что ты выпил, уже полминуты как не в счет.
– А можно я две порции закажу?
Лицо Люсьены изобразило недоумение.
– Хоть десять, – сказала она. – Почему ты меня об этом спрашиваешь?
– Одну я для вас хотел заказать.
– Мальчик, – сказала Люсьена, – не морочь мне голову. У меня, если ты забыл, через полчаса выступление.
– А после выступления?
Люсьена покачала головой и усмехнулась.
– Удивительный все же тип. Ты доживи сперва до окончания концерта, в чем я, скажу тебе честно, немного сомневаюсь.
– А если доживу?
– Вот тогда и поговорим. И имей в виду, если ты еще хоть раз подойдешь к моей Зосе, я не буду ей особенно мешать.
Люсьена Тамм выступала во втором отделении. Во время антракта я сбегал в подземный переход, где торговали цветами, вернулся с букетом багровых, под цвет ее шали, роз и, положив их на колени, уселся на единственное свободное место в первом ряду. Спустя минуту ко мне подошел мужчина лет сорока с растрепанной бородой и встревоженными глазами.
– Прошу прощения, – сказал он, – но это мое место. Я тут сидел в первом отделении.
– Я вам верю, – кивнул я. – Вы тут сидели в первом отделении, а я посижу во втором. Так будет справедливо.
Видимо, у этого человека были другие представления о справедливости, потому что мой ответ совершенно его не удовлетворил.
– Молодой человек, – нервно проговорил он, – прекратите это хамство и освободите мое место.
– Неужели я веду себя по-хамски? – растерялся я. – Извините. Мне это, честное слово, не свойственно. Но обстоятельства сложились так, что мне, хоть тресни, нужно сидеть в первом ряду. Мне, конечно, очень стыдно, я, может, всю оставшуюся жизнь буду стыдиться, но никуда отсюда не уйду.