Накрыли стол. Отец из довоенного запаса налил по чарке, выпили за встречу, закусили. Мать принесла с кухни самовар, поставила на край стола. Запах ароматного чая распространился по всей комнате. Василия охватила расслабленность: после тяжелейших воздушных боев, когда смерть заглядывала в глаза, ранения и госпиталя приятно было сидеть за накрытым столом в кругу родных, ощущая любовь и заботу.
- Что от Саши слышно? - спросила мать.
- Плохо у нее, - сразу погрустнел Василий. - В Ленинграде настоящий голод.
- Надо уезжать ей оттуда, - посоветовал Федор Михеевич.
- Надо, но как? Саша писала мне, что пыталась эвакуироваться, да не удалось. Вывозят в первую очередь детей, стариков и раненых.
- А если немец возьмет Ленинград, что с ней, женой командира-летчика, будет, подумал? - осторожно заметила Варвара Николаевна.
- Ты что, старая, совсем рассудок потеряла? - резко оборвал жену Федор Михеевич.
- Ленинград мы не отдадим, - твердо сказал Василий.
Спать легли совсем поздно. Мать убавила в керосиновой лампе огонь и долго еще тихо сидела за столом, подперев исхудалое лицо мозолистыми руками. Василий взглянул на нее из-под одеяла и подумал: "Она такая же, как в годы моего детства. Только слабее стала".
Давно это было, но все сохранила память. Трудно жила семья Голубевых. В поисках работы Федор Михеевич часто уезжал из дома на заработки. Варвара Николаевна вела скудное хозяйство, стараясь хоть как-то одеть и накормить детей. Вспомнилось, как она ловко вытаскивала ухватом из печи небольшой свежий ржаной каравай, вытряхивала хлеб на стол, и дом заполнял дразнящий горячий аромат. В такие дни, а случались они не часто, Василий, пристроившись на лавке и болтая босыми ногами, глотал слюнки. Мать наливала из крынки немного молока, отщипывала краюшку пышущего жаром каравая и давала сыну. Он жевал хрустящую корку, запивал молоком и посматривал, как мать кормит старших братьев и сестер. Те мгновения были настоящим праздником.
Отец слыл в округе не только знающим крестьянином, а еще и известным каменщиком, плотником. Но и таким мастеровым людям в первые послереволюционные годы искать работу приходилось долго. Иногда его месяцами не бывало дома. Строил первенец плана ГОЭЛРО - Волховскую ГЭС, целлюлозно-бумажный комбинат в Сясьстрое, да где только не работал...
Дома Федора Михеевича всегда ждали с нетерпением. И когда он появлялся у родного крыльца, первыми бросались к отцу заскучавшие дети. Четырех сыновей и трех дочек подарила ему Варвара Николаевна. И этим отец очень гордился. Высокий и загорелый, в выцветшем сером пиджаке и видавшем виды картузе с большим козырьком, он хватал налетевших детей крепкими мозолистыми руками в одну охапку и весело говорил:
- А я не пустой пришел!
Отец доставал из карманов пестро раскрашенные глиняные и деревянные игрушки и раздавал их: дочкам - улыбающуюся матрешку, сыновьям - свисток-петушок или скачущего коня. Одаривание продолжалось долго. Потом вся семья садилась обедать.
За столом разговаривать не полагалось. К большой глиняной чашке со щами, стоявшей посреди стола, первым протягивал свою ложку отец. За ним черпали щи мать, старшие братья и все остальные. Проглатывали и ждали, когда Федор Михеевич снова наберет ложку.
Зимой Василий ходил в школу. Летом, если отец оставался дома, помогал ему по хозяйству. Особенно старался мальчик, когда Федор Михеевич брал его в поле. К четырнадцати годам он умел ходить за плугом, косить сено, заготавливать дрова, словом, делать многое, чем занималась крестьянская семья. Так с детства вырабатывались у мальчишки трудолюбие, прилежание и упорство, он рос ловким, физически закаленным.
А еще Василий любил читать книги. Больше других привлекали внимание те, где рассказывалось о рекордных полетах советских стратонавтов, о первых наших полярных летчиках. Интерес к авиации креп и потому, что паренек часто наблюдал, как летчики кружили над Старой Ладогой: видимо, здесь была у них учебная зона.
Однажды Василий сделал модель самолета. Получилось неплохо. За ней появились вторая, третья. Пробовал запускать их с крыши дома, но все они разбивались. И тогда он мастерил новые.
В 1928 году, после окончания семилетки, Василий собрался в Ленинград.
- Иди на завод к брату Ивану, - напутствовал отец. - Он поможет устроиться на работу.
Брата Василий разыскал. А вот на завод не пошел. У него созрел уже другой план: учиться на летчика. Целыми днями пропадал у здания Военно-теоретической школы летчиков, чтобы подать заявление о приеме на учебу. Но все, кому он показывал его и метрическую выписку, лишь снисходительно улыбались, объясняя, что на учебу принимают ребят постарше. Не брали и на работу. Голубев шел только шестнадцатый год.
Как ни обидно, надо было возвращаться домой. По пути завернул в Сясьстрой к старшему брату Александру - да так у него и остался. Тогда страна еще не избавилась от безработицы, и найти постоянную работу удавалось далеко не каждому. Почти два года Василий перебивался на случайной поденщине. Убирал территорию целлюлозно-бумажного комбината, грузил мешки в порту, перекатывал на лесопилке бревна. Заработки были крайне скудными, но юноша не унывал. В конце концов, его взяли чернорабочим на комбинат. Материально жить стало легче, но парень смотрел дальше. Его не оставляло желание учиться. Помог случай: при предприятии открылась вечерняя техническая школа. Чтобы поступить в нее, требовалась рекомендация авторитетного человека. Ее дал юноше бывший матрос, участник Цусимского боя в русско-японскую войну, рабочий Подлесный, как сказали бы в наши дни, - наставник Голубева.
- Парень ты грамотный, ловкий, - напутствовал он, - есть в тебе наша пролетарская косточка. Учись, Василий, стране очень нужны грамотные люди.
- Буду стараться, - заверил Василий.
- Вот и хорошо, - удовлетворенно сказал Подлесный.
Кто знает, может, после того по-взрослому серьезного разговора и утвердилась на всю жизнь у Голубева черта характера - непременно выполнять обещанное, держать слово. И уже тогда он понял, что только труд, напряженный, честный и повседневный, дает возможность осуществить заветную мечту.
Учебу в школе и работу на комбинате совмещал успешно. А тут прибавилось еще одно дело - занятия в кружке авиамоделизма. Новые знания позволили ответить на вопрос: почему разбивались сделанные им раньше модели. Не знал он законов аэродинамики. У Василия хватало времени на все. Он часами мастерил миниатюрные летательные аппараты, запускал их с косогора. Когда они улетали далеко, юноша приходил в восторг.
После окончания технической школы в 1932 году старатёльного и не по возрасту серьезного двадцатилетнего комсомольца Голубева сразу назначили начальником электроцеха Волховского алюминиевого комбината. Жизненный путь определился. Но Василий не оставил мечту об авиации. Сам продолжал заниматься моделизмом да к тому же увлек этим делом других ребят, став их вожаком.
Однажды, получив отпуск, Голубев снова отправился в Ленинград - поступать в Военно-теоретическую школу. К экзаменам его допустили. А медкомиссия забраковала. Он чувствовал себя здоровым, хорошо бегал, играл в футбол, был крепок - и вдруг такая досадная осечка.
Молодой специалист вырастал в настоящего хозяйственного руководителя. Его ждало уверенное продвижение по служебной лестнице. А он жил небом. И хотя вторая попытка стать курсантом-летчиком тоже закончилась неудачей - отрицательную роль сыграло фигурирующее в учетной карточке заключение медицинской комиссии, - это не надломило силы Голубева. Наоборот, только прибавило стойкости в осуществлении мечты.
В 1933-м Василий добровольно ушел на службу в Красную Армию. Добился, чтобы направили в набиравшие тогда силы воздушно-десантные войска.
Встреча с небом всегда волнует, возбуждает и выводит человека из привычного состояния духа. Василий понял это впервые, стоя в группе парашютистов перед посадкой в самолет. Потом, в полете, когда притихшие и сосредоточенные десантники подходили к открытому люку, он еще больше утвердился в своем первоначальном заключении. Наблюдательный Василий по их поведению за секунду до прыжка безошибочно определял характер каждого: один не сможет сделать последнего шага и попросит его подтолкнуть, второй, бледный, но отчаянный, с закрытыми глазами бросится вниз, третий спокойно и свободно шагнет в бездну. И его предположения подтверждались.