Потом Крутень напишет в своей брошюре "Воздушный бой":
"Сближаться для производства самой атаки надо незаметно для противника, то есть преимущественно сзади, пользуясь лучами и ослеплением солнца, со стороны, которую противнику естественно считать наименее угрожаемой. Надо всегда перед атакой быть выше противника насколько возможно — желательно на 500—1 000 метров. Это дает быстроту налета, внезапность и огромное моральное преимущество. Эта высота значительно уменьшает вероятность неприятельской внезапной атаки… Бросаясь в момент окончания подхода и начала атаки на противника, надо стремиться стать в мертвом конусе его обстрела. Если же это не удается, то подходить фигурно — спираль, петли, скольжение…" Затем Евграф Николаевич добавит, что маскироваться можно и в облаках.
А пока разговор в холле лондонской гостиницы продолжается.
— Ваше мнение: с какой дистанции эффективнее открывать огонь из пулемета? — спрашивает Крутень, оглядывая товарищей.
Раздаются возгласы:
— Чем ближе — тем лучше! Наверняка сразишь врага.
— Не менее ста метров, я думаю.
— Это как придется — в бою не сразу рассчитаешь расстояние.
— Наш опыт, да и опыт французов, — развивает мысль Крутень, — утверждает, что надо подойти к противнику на минимальную дистанцию и только тогда открывать огонь в упор. Многое зависит от быстроты наскока. Начальная дистанция может быть от тридцати до ста метров. Но тут есть возможность столкновении с неприятельским аппаратом, потому что летчик увлечен стрельбой и может не заметить опасности. Значит, надо оставить время — какие-то секунды, — чтобы увернуться. У меня был случай, когда я чуть не наскочил на аппарат немца. Спасло то, что мой самолет спланировал на спину.
Профессиональный разговор увлекает всех. Быть может, впервые летчики серьезно задумываются о тактике истребительной авиации. Евграф Николаевич заставляет соратников думать, к тому же хочет проверить свои, выношенные, мысли…
До глубокой ночи в его номере гостиницы горел свет. Капитан быстро набрасывал на бумаге то, что уже отлилось в неоспоримые правила, советы, наставления. Сколько же приемов воздушного боя подсказывала жизнь! Крутень записывал:
"Рекомендую при атаке со стрельбою сверху проскакивать перед противником — впереди его носа, так как тогда дольше можно стрелять с естественным упреждением, облегчая попадания, а кроме того, благодаря приобретенной скорости, легко его опередить. Но здесь надо учесть возможность сломать аппарат при резком переходе".
"Бросаясь сверху, предпочтительнее всего прямое отвесное пикирование, так как это дает максимальную скорость наскока, но иногда хорошо соскользнуть на крыло, если превышение невелико, или снизиться штопором, вводя противника в заблуждение, если он подает признаки, что уже видит опасность".
Положив ручку, Евграф Николаевич встал из-за стола и сделал несколько шагов по комнате. Он вспоминал свои воздушные схватки с противником. Тогда тактика боя только еще намечалась. Постой, как это было с ним?
…Он атакует "альбатроса", заходя слева и справа. Наконец выпускает последний патрон. Немецкий самолет шатается, как пьяный, не умеющий найти дорогу, он подбит, но все-таки тянет на свою территорию. Тогда он делает вид, что хочет таранить противника, чего немцы боятся, как огня. Это действует на пилота "альбатроса" отрезвляюще, и тот сажает самолет на нашей территории, попадает в плен.
Крутень знал, что к такой угрозе прибегали и другие летчики — Козаков, Зверев, Янченко. Стало быть, это жизненный прием, его тоже надо занести в рекомендации молодым летчикам.
Евграф Николаевич снова взялся за перо и записал мысль о том, что летчик, поймав противника под сноп обстрел, должен приложить все искусство и хладнокровие, чтобы не выпустить его из захвата, пока не будет израсходован последний патрон. Оставшись без патронов, следует имитировать стремление таранить противника, что может его вынудить к посадке на нашей территории.
Крутень смежил веки, и перед ним встал в воображении Петр Николаевич Нестеров. Память о нем жива, нетленна. Он первым совершил таран и погиб, вероятнее всего потому, что неточно рассчитал удар сверху по "альбатросу". Сказались усталость предыдущих дней, неважное самочувствие. Это бесспорно. Но за прошедшие военные годы никто из летчиков не решился пойти на таран, израсходовав все патроны. А ведь должен быть возможен таран, при котором таранящий летчик останется цел и невредим и посадит свой, пусть пострадавший, аппарат на землю! Крутень верит в это.