Елизавета Георгиевна изнемогала от причуд супруга, однако ее единственным желанием было обеспечить будущее Павлику. Маркиз, невзлюбивший пасынка, настоял на том, чтобы того отослали в военный интернат. Весной 1927 года в парижский особняк, где обитали Елизавета Георгиевна и ее муж-маркиз, заявился странный посетитель: в изможденном старике с длинной бородой и шапкой седых волос, приволакивающем правую ногу и без кисти левой руки, княгиня узнала своего мужа Николая: он не погиб, а, искалеченный, попал в плен, откуда ему удалось бежать. Но дома он не застал никого. Долгие годы князю пришлось скрываться под чужой личиной, и мечтал он лишь об одном – вырваться из строящей коммунизм России, ставшей ему чужой, в Европу, куда, как он узнал, бежала его супруга с детьми.
Появление князя Ноготкова-Оболенского стало страшным ударом для Елизаветы Георгиевны. Она заявила маркизу, что их брак считается недействительным, и возжелала уйти от него. Старик, рассвирепев, заявил, что сотрет в порошок ее и князя, и Елизавета Георгиевна знала, что злопамятный маркиз способен и не на такое.
Чрезвычайно бурный разговор, перешедший в семейный скандал, не прошел для старого аристократа даром – в ту же ночь его свалил инсульт, старика парализовало, а двумя днями позже он скончался. Маркиз, грозивший княгине лишить ее наследства, не сумел привести в исполнение свои планы: все состояние досталось ей.
Елизавета Георгиевна, которую смерть маркиза оставила совершенно равнодушной, посвятила себя заботам о любимом муже. Она была уверена, что их прежняя жизнь, полная любви и благодати, как когда-то в Петербурге, возобновится: у них имелись деньги, и ничто, казалось бы, не мешало семейному счастью.
Но она быстро убедилась, что жестоко просчиталась, ибо прежний князь Ноготков-Оболенский, любящий муж и заботливый отец, исчез, уступив место полусумасшедшему, патологически ревнивому, да к тому же видящему в каждом незнакомце большевистского шпиона калеке. Князь никак не мог простить жене то, что она вышла замуж за другого, а собственного сына Павлика отчего-то считал бастардом. В фантазиях князь рисовал ужасные сцены, и Елизавета Георгиевна тщетно пыталась уверить его, что она никогда бы не посмела изменить ему, доказывала, что вышла замуж за маркиза, будучи уверенной, что Николай погиб.
Периоды подозрительности у князя чередовались со вспышками безрассудной любви и обожания по отношению к жене – в такие дни он превращался в нежного, заботливого, «прежнего» Николая. К несчастью, длилось это не больше пяти-семи дней, а затем, едва ли не в течение пары секунд, князь менялся – безумие снова находило на него, и он делался тираном. Он нещадно избивал жену, не позволяя ей выходить из дома, контролировал корреспонденцию и уверился в том, что Елизавета Георгиевна получает тайные послания от любовников, зашифрованные в заголовках французских газет.
Врачи были бессильны, постоянный стресс и физические увечья навсегда деформировали сознание князя. Родственники советовали Елизавете Георгиевне избавиться от мужа, тем более что врачи в один голос настаивали на том, чтобы поместить князя в психиатрическую лечебницу. Елизавета Георгиевна, считавшая, что однажды предала его, не сумев дождаться и выйдя замуж за маркиза, наотрез отказывалась следовать подобным советам.
Летом 1930 года она ощутила признаки беременности – князь в те дни, когда сумасшествие на время отступало, настаивал на том, чтобы жена была с ним близка. Елизавета Георгиевна оповестила мужа о том, что ждет от него ребенка – радости Николая не было предела. Но идиллия длилась четыре дня, затем темное безумие заполнило душу князя, и он, впав в неистовство, отчего-то решил, что жена понесла от одного из мифических любовников. Князь напал на Елизавету Георгиевну ночью – прокравшись в ее спальню, попытался задушить супругу. На ее крики сбежалась прислуга, князя скрутили, а прибывший старший брат княгини отдал распоряжение поместить-таки зятя в лечебницу.
Елизавета Георгиевна умоляла не делать этого, но подключившаяся к делу о попытке убийства полиция, не слушая ее просьб, препроводила князя в сумасшедший дом. Княгиня была уверена в том, что снова предала мужа.