И мы двинулись с места; я жутко боялся попасть в аварию, а мистер Мистериус, добродушный и совершенно спокойный, безупречно выполнил левый поворот.
Когда нужно чем-то занять руки, чтобы успокоить нервы, женщины обычно берутся за вязанье.
Моя бабушка не вязала — она лущила горох. Почти каждый день, сколько я себя помню, у нас к обеду подавали зелёный горошек. Иногда она чистила бобы. А фасоль? Бабушка воздавала должное, и фасоли, но фасоль чистилась не так легко и аккуратно. Горох — совсем другое дело. Бабушка видела, как мы подошли к крыльцу, но продолжала освобождать от стручков мелкие зелёные шарики.
— Познакомься, бабушка, — проговорил я. — Это мистер Мистериус.
— Вот и славно. — Бабушка кивнула и заулыбалась неизвестно чему.
— Он носит Капюшон, — продолжил я.
— Вижу, вижу. — Бабушка оставалась столь же невозмутимой и приветливой.
— Он ищет комнату.
— В Писании сказано: ищите — и обрящете. По лестнице-то он сможет взойти? Прости Господи меня, старую.
— И ещё его нужно накормить обедом, — добавил я.
— Извиняюсь, конечно, только как же он собирается обедать с этим мешком на голове?
— Это Капюшон, — сказал я.
— Вот-вот, в капюшоне.
— Я справлюсь, — глухо произнёс мистер Мистериус.
— Он справится, — растолковал я.
— Будет на что посмотреть. — Бабушка очистила ещё один стручок. — А как вас величать, господин хороший?
— Тебе же было сказано, — рассердился я.
— Да, верно, — кивнула бабушка. — Обед у нас в шесть, — сказала она и добавила: — Без опоздания.
За обедом, накрытым ровно к шести, шумели едоки — одни снимали у нас комнаты, другие приходили столоваться. Мой дед, вернувшись домой с золотых приисков и серебряных рудников Невады, не привёз с собою ни золота, ни серебра и, перебравшись в библиотеку, поближе к своим книгам, позволил бабушке сдать комнаты на втором этаже трём холостякам и двум незамужним барышням; кроме того, с нами за стол садились ещё трое соседских постояльцев. Это оживляло наши завтраки, обеды и ужины, да к тому же позволяло бабушке удерживать семейный ковчег на плаву. Сегодня около пяти минут было потрачено на бурные политические дебаты, минуты три ушло на дискуссии религиозного толка, а потом завязался самый приятный разговор: о том, что было предложено на обед; но как раз в этот момент появился мистер Мистериус, и все замолчали. Он скользнул мимо едоков, кивая Капюшоном направо и налево, а я, едва дождавшись, пока он сядет, громко выкрикнул:
— Дамы и господа, прошу любить и жаловать: мистер…
— Можно попросту, Фил, — глухо сказал мистер Мистериус.
Расстроенный, я опустился на стул.
— Фил, — повторили все вразнобой.
Гости уставились на него, гадая, видит ли он их взгляды сквозь чёрный бархат. «Как же он собирается есть в таком колпаке?» — думали они. Мистер Мистериус взялся за большую столовую ложку.
— Будьте добры, передайте подливку, — раздался его шелест.
— И картофельное пюре, — добавил он тихо.
— И зелёный горошек, — закончил он.
— И ещё, госпожа Бабушка, — произнёс он. Стоявшая в дверях бабушка заулыбалась. «Госпожа» показалось ей приятным штрихом. — Сделайте одолжение, подайте моё блюдо голубого фаянса.
Бабушка и впрямь поставила перед ним китайское фаянсовое блюдо с изображением садовых цветов, которое тут же наполнилось месивом, похожим на объедки из собачьей плошки: мистер Мистериус зачерпнул подливку, положил себе картофельного пюре, добавил горошка и размял всё это вилкой до состояния однородной кашицы, стараясь не слишком привлекать наше внимание; у нас глаза полезли на лоб.
После недолгого молчания голос из-под чёрного Капюшона произнёс:
— Не возражаете, если я прочту молитву? Никто не возражал.
— Господь милосердный, — прозвучал голос из- под Капюшона, — позволь нам принять эти дары любви, что изменяют нашу жизнь и направляют её, приближая к совершенству. Пусть ближние видят в нас лишь то, что мы видим в них: совершенство и красоту, не требующие слов. Аминь.
— Аминь, — произнесли все хором, и тут мистер М. вытащил из складок плаща предмет, изумивший постояльцев и поразивший всех прочих.
— Вот это да! — вырвалось у кого-то (у меня). — Ни фига себе, соломинка!
— Квинт, — одёрнула бабушка.
— А что такого?
Действительно, это была соломинка, в два или три раза больше обычной; один её конец исчез под Капюшоном, а другой погрузился в сдобренное подливкой собачье варево из пюре с горошком, которое бесшумно продвигалось вверх и исчезало в невидимых губах — незаметно и беззвучно, как исчезает под столом кошка.