Нередко заявления граждан рассматривались теми следователями, чьи действия в них обжаловались. Поэтому не могло быть и речи об объективности и полноте проверок и принятии соответствующих мер.
Вспомните дело Барнаева. По его заявлению об избиении в Бухару по поручению руководства прокуратуры СССР приехали заместитель начальника Главного следственного управления С. Герасимов и прокурор следственной части Г. Мазуркевич. Они подключились к начатому расследованию по избиению, однако в последующем все материалы оказались у Гдляна и Иванова, которые выбросили их в «яму».
Следователь Б. Северцев неоднократно обращался с рапортами к А. Рекункову и О. Сороке о незаконных методах ведения следствия Гдляном и Ивановым по делу Саттарова. Однако проверка не проводилась, более того, Северцева отстранили от следствия и уволили из прокуратуры. К «судилищу» над ним причастны О. Сорока, Г. Каракозов и А. Чижук.
Я не боюсь утверждать, что никто из тех лиц, кто по своему служебному долгу должен осуществлять надзор за гдляновской группой, по существу глубоко не вникал в обоснованность задержаний, арестов и привлечения к ответственности граждан. Если бы надзор хоть чуть-чуть «вторгся» в дела Гдляна, то он смог бы без особого труда выявить явно прослеживающуюся тенденцию сначала арестовывать людей, а потом доказывать их виновность. При этом чаще всего основанием для ареста являлись показания других обвиняемых, длительное время содержавшихся в следственных изоляторах и колониях.
По поводу того, что в ходе судебного рассмотрения дел суды отвергали две трети и более предъявленных на следствии обвинений. Слишком поздно стали задаваться вопросом о причинах этого. Ждали, когда «грянет гром».
И он «грянул». Верховный суд СССР справедливо оправдал в конце 1988 года Кахраманова, возвратил на доследование дело в отношении Яхьяева. Только после этого начали по-настоящему разбираться в гдляновском расследовании, в его необъективности и односторонности, в упрощенческом подходе к собиранию доказательств. Ведь только в 1990 году в прокурорских документах официально стало упоминаться, что многие показания обвиняемых, признавших свою вину во взяточничестве или изобличавших других лиц, показания свидетелей носили противоречивый, непоследовательный характер. Однако их допросы проводились поверхностно, без необходимой детализации сообщаемых сведений. Для установления истины требовалось проведение очных ставок, обысков, выемок необходимых документов, получение других сведений, но зачастую ничего этого не делалось.
Чтобы выявить беззаконие в гдляновском расследовании, достаточно было немного почитать материалы следствия по Бухарской области или подробно побеседовать со следователями, не пожелавшими работать с Гдляном. А уходили от него опытные и мудрые следователи, не разделявшие его методов работы, предвидевшие, к чему они могут привести.
И тут снова приходится возвращаться к тому же изначальному вопросу: «Так почему же прокурорский надзор не сработал, оказался бессильным и просто ничтожным?»
Частично на него ответ дан.
Дальнейшее повествование начну с высказывания следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Е. Чернышева. Он некоторое время работал у Гдляна, поэтому его мнение представляет большую ценность.
«Я полагаю, — сказал Евгений Иванович, — что нарушение соцзаконности следователями группы Гдляна, а следовательно и им, стало возможным потому, что у всех были зашорены глаза изъятием ценностей, не было прокурорского надзора за следствием и за действиями следователей».
Да, действительно, миллионы многим зашорили глаза, но не столько они, сколько неудержимый поток восхвалений Гдляна и Иванова в средствах массовой информации, насаждение в общественном сознании образа «единственных и неповторимых» борцов с мафией, «героев», вступивших в схватку с гидрой коррупции, победой над которой они пообещали человечеству светлое будущее.
Этот образ начал создаваться еще до того, как основные дела были направлены в суд. Еще не было окончательных судебных решений, а толпа воздвигла идолов, поставила их на высокий пьедестал. И надо обладать огромным мужеством, чтобы откровенно, не боясь быть растоптанным, пойти против общественного мнения, против толпы. Сказать людям: «Остановитесь, сначала разберитесь, ибо есть правда, но есть и большая ложь». В то время никто не захотел стать «белой вороной».