Вот он, этот текст, пролежавший в спецхране более полувека. Лекция профессора по объему довольно большая, поэтому самые важные места будут приводиться полностью, что же касается событий более-менее известных, то их можно давать в авторском пересказе.
В начале лекции Виктор Петрович сообщает, что в качестве врача он познакомился с Владимиром Ильичем в первых числах мая 1923 года и затем почти все время до смерти был у него. «Вся болезнь его может быть разделена на три больших периода, — пишет профессор. — Начало первого из них относится к марту 1922 года, второго — к декабрю 22-го года и третьего — к марту 23-го года. Это деление болезни на три периода показывает, что она не текла, непрерывно нарастая, а шла скачками, давая промежутки, во время которых больной оправлялся, чувствовал себя относительно хорошо, а потом она обострялась, процесс развивался дальше, болезнь двигалась вперед. Болезнь, которая была у Владимира Ильича, обыкновенно не начинается внезапно, и нужно допустить, что перед началом заболевания, которое относится к марту 1922 года, был некоторый подготовительный период времени, когда она еще не принимала таких размеров, которые бы привлекали внимание окружающих и к которым сам больной отнесся бы с известной серьезностью. Поэтому точно установить, с какого именно момента Владимир Ильич заболел, трудно, но что болезнь началась раньше марта 1922 года — на это есть некоторые доказательства. По крайней мере люди, близко к нему стоявшие, говорили, что временами Владимир Ильич жаловался на небольшое недомогание, а иногда были и более серьезные признаки, заставляющие задумываться».
Например, во время охоты Владимир Ильич иногда присаживался на пень, начинал растирать правую ногу и на вопрос, что с ним, говорил:
— Нога устала, отсидел.
Осипов допускал, что Ленин замечал что-то неладное со своим здоровьем, но не обращал на это должного внимания и даже скрывал кое-что от окружающих. Владимир Ильич ставил свои идейные задачи выше всего, жертвуя личными интересами и своим здоровьем.
«Но с марта 1922 года, — продолжает далее лектор, — начались такие явления, которые привлекли внимание окружающих… Выразились они в том, что у него появились частые припадки, заключавшиеся в кратковременной потере сознания с онемением правой стороны тела. Это были мимолетные явления: онемеет правая рука, затем движение восстановится. Во время таких припадков начала расстраиваться речь, то есть после припадка наблюдалось, что в течение нескольких минут он не мог свободно выражать свои мысли. Эти припадки повторялись часто, до двух раз в неделю, но не были слишком продолжительными — от 20 минут до двух часов, но не свыше двух часов. Иногда припадки захватывали его на ходу, и были случаи, когда он падал, а затем припадок проходил, через некоторое время восстанавливалась речь, и он продолжал свою деятельность. В этом периоде болезни и были приглашены русские и заграничные профессора, под наблюдением которых Владимир Ильич находился в течение дальнейшего времени. В начале болезни, еще до марта, его иногда навещали отдельные врачи, но признаков тяжелого органического поражения мозга в то время не было обнаружено, и болезненные явления объясняли сильным переутомлением, так как Владимир Ильич, признавая для всех шести- и восьмичасовой рабочий день, для себя не признавал срока работы и иногда работал сутки почти напролет».
Тогда ему был предписан отдых и выезд из Москвы в деревенскую обстановку. Владимир Ильич поселился в усадьбе Горки. Лечение пошло настолько успешно, что к августу месяцу он почувствовал себя так хорошо, что уже желал приступить к работе. Припадки прекратились, прошли также тяжелые головные боли, однако тем не менее ему только в октябре позволили вернуться к работе, но с большими ограничениями. В это время здоровье его было настолько удовлетворительным, что он, не придерживаясь строго предписаний врачей, выступал с большими речами. Например, на заседании Коминтерна его речь, притом на немецком языке, длилась 1 час 20 минут. Так продолжалось до декабря месяца, после чего снова наступило ухудшение.
Оно выразилось в развитии паралича правой стороны тела. Речь тогда не пострадала, парализованы были правая рука и нога. Через некоторое время паралич уступил лечению, движения улучшились, но полного восстановления движений уже не получилось. Правая рука и нога были в полупарализованном состоянии. Понемногу оправившись, он даже начал работать — диктовал стенографистке и секретарше. К февралю 1923 года, как известно, относятся его последние политические статьи.
«С марта месяца наступает третий период заболевания, — отмечает профессор, — который выражается в тяжелом параличе правых конечностей и в резком поражении речи. Владимир Ильич должен был слечь в постель: в его распоряжении находилось всего несколько слов, которыми он пользовался, и, не имея возможности выражать свои желания, он должен был прибегать к помощи этих нескольких слов и жестов; речи окружающих он также не мог полностью усваивать. Первый раз я увидел Владимира Ильича в мае 1923 года совместно с другими профессорами. Положение его тогда было настолько тяжело, что возникал вопрос о том, как долго может протянуться болезнь. Нельзя было утверждать, что его состояние улучшится и что он снова оправится».
Но крепкая натура больного, заботливый уход и лечение сделали свое дело. Владимир Ильич начал поправляться настолько, что в двадцатых числах мая из кремлевской квартиры его опять перевезли в Горки. Это делалось со всеми мерами предосторожности — в автомобиле, шины которого, для устранения тряски, были насыпаны песком. Перевозка производилась медленно и закончилась благополучно. В Горках он почувствовал себя лучше, стал интересоваться, как восстановить речь.
Для этой цели из Ленинграда пригласили врача, специалиста по речевым упражнениям. Занятия велись регулярно в течение месяца, они дали определенный успех: Владимир Ильич мог понимать слова. Но около 22 июня началось новое, последнее обострение болезни, которое продолжалось около месяца. Он страдал бессонницей, у него возникали галлюцинации, исчез аппетит, ему трудно было спокойно лежать в постели, болела голова. Облегчение наступало, когда его в кресле возили по комнате.
Во второй половине июля обострение затихло, здоровье снова начало улучшаться, и уже скоро Владимир Ильич мог выезжать в парк около дома, в котором он жил. Восстановился сон, улучшился аппетит, появилось хорошее настроение. Снова возник интерес к восстановлению речи. На этот раз Владимир Ильич выразил жестами желание, чтобы речевые упражнения вела Надежда Константиновна. Он, видимо, не хотел, чтобы этот его недостаток видели другие, это было ему неприятно.
«В отношении речи — понимание речи окружающих восстановилось вполне и настолько хорошо, что он заинтересовался содержанием газет; ему прочитывались газеты, передовицы, телеграммы и другие сведения, его интересовавшие; затем, будучи сам газетным работником, он разбирался в содержании газеты; раскрывая газету, он знал, где передовица, где телеграммы, и сразу указывал пальцем, чем он интересуется. Иногда в газетах были волнующие статьи, содержание которых Надежда Константиновна избегала ему передавать. Заинтересовавшись каким-нибудь местом, он требовал повторения, а кое-что мог прочитывать сам. Понимание цифр у него сохранилось, и в связи с этим и по рисунку газеты он прекрасно отличал старые газеты от новых. Что же касается произвольной речи, то она была задета сильнее всего; он был в состоянии пользоваться только несколькими словами, но повторять слова он мог, почему в эту сторону и были направлены упражнения, чтобы посредством многократного повторения слов восстановить самостоятельную речь. Сначала дело шло туго. Владимир Ильич мог повторять только односложные слова, а затем стали удаваться двухсложные и даже многосложные…»
Постепенно начала восстанавливаться также и способность чтения, которая была утрачена вместе с речью в период обострения болезни в марте 1923 года. Он мог уже различать буквы и прочитывать некоторые слова; ему показывали для этого рисунки, и при взгляде на них он мог называть изображенные на них предметы и даже произносил фразы. Были начаты упражнения в письме левой рукой.