— Вот-вот, — согласился Григорий Александрович. — Он мне это же самое сказал… «наобещал и скрылся». Только мало ли что раньше было? Теперь-то все по-другому, и он и вы теперь другие…
— А я та же, — с каким-то смирением, окрашенным не то грустью, не то досадой, едва слышно вставила Агриппина.
Но Барыга обошел стороной замечание Агриппины и как ни в чем не бывало продолжал:
— Понимает он, что поступил трусливо… Но тут, Агриппина Леонидовна, и папаша ваш руку приложил.
— При чем же тут папаша?
— Очень даже при чем. Он Косте прямо сказал: «Вы, говорит, персона нон грата…» Нежелательная, значит, персона… «И если от моей дочери не отстанете, то я вам всю карьеру навек испорчу…» И испортил. Написал в областную филармонию донос — мол, артист Даурский поет в церкви… А там не разобрались как следует — уволили парня. Вот он с горя и запил.
Григорий Александрович поглядел на Агриппину, желая понять по ее лицу, какое впечатление произвел его рассказ, но лицо Агриппины, оживившееся было поначалу, снова обрело свою всегдашнюю непроницаемость…
Снимая с вешалки свой новенький, необкатанный бобрик, он как бы между прочим заметил:
— На премию приобрел. В нашем ГУМе. К нему еще запасные меховые манжеты дали и воротник мутоновый. Я-то хотел, признаться, старое надеть… Мне из факирского халата очень шикарный ватничек в ателье сотворили — с оборкой и рукава модные, без обшлагов. Но наши отговорили. Уверяют, что ватники вышли теперь из моды. Тем более что я по такому делу приехал… без командировки, по личной, так сказать, инициативе…
— Развлечься, наверное, захотели, погулять… — сказала Агриппина, но гость энергично замахал руками.
— Что вы… типун вам на язык… Я потому и приехал сюда, чтобы рецидивов не допустить… Тут, говорят, у вас один профессор по рецидивам специалист. А то последнее время что-то опять, сознаюсь, тянуть на выпивку стало… Только я не поддаюсь… Я с этим пережитком решил бороться в союзе с медициной… А адресок Костин я вам отдельно на бумажечке переписал… Вот… Мало ли что в жизни надумается…
Одернув несколько раз короткие рукава своей обновки, Барыга церемонно поклонился и отправился в клинику на прием к прославленному профессору, специалисту по излечению алкоголиков от возможных рецидивов…
Через знакомого бухгалтера Морщицын узнал, что одна из представленных им справок признана ревизией весьма сомнительной. Но о какой справке шла речь, Морщицын дознаться не мог, и именно это принесло ему немало волнений.
Два дня пребывал Морщицын в неизвестности.
— Что-то вы сдавать начали, тестюшка, — не без некоторой радости сказал Карзинов, когда вдруг Морщицыну вручили повестку о вызове в ОБХСС по какому-то давнишнему и уже забытому стариком делу.
— Мало ли что у человека в далеком прошлом было, — ответил Морщицын. — Мне теперь такие повестки — хоть бы что. Во-первых — давность, во-вторых — возраст мой, не подлежащий осуждению, а в-третьих — уеду я отсюда. Махну в Сибирь. У меня там от третьей жены сын — знатный токарь. Я об этом в газетах прочел… Надеюсь, не откажет старику в приюте.
— Откажет, — решительно сказала Агриппина Леонидовна.
— Тогда я в суд обращусь.
— И суд откажет, — повторила дочь.
— Но я же отец…
Агриппина Леонидовна прыснула:
— Хорош отец, который узнает о сыне из газет. Да вы же его после войны так и не видели. Спасибо, чужие люди в детдом устроили…
— Все равно — Федор меня не выгонит… Ему его высокая сознательность не позволит. А вы с Антошей и без меня обойдетесь. Я для вашего счастья все сделал. Видит бог, все!
Старик вытер с трудом выжатую слезу и обратился к зятю:
— Вот получишь благодаря моему старанию новую службу, построишь себе дачку, заживешь в полном изобилии, а меня и не вспомнишь ни разу… Все вы теперь такие… Уж если родная дочь…
— Не в чем меня упрекать, — перебила старика дочь. — Сама свою жизнь искалечила, сама и исправлять буду.
Когда Агриппина снова ушла в свою комнату и уткнулась в книгу, Морщицын сразу же заговорил нормальным голосом, без всякой плаксивости:
— Насчет пружины моей все будет, как обещал, — сработает. А за это поможешь мне мебель и вещи завтра в контейнер погрузить. Одному мне не управиться, а грузчикам платить охоты нет.
С вещами Морщицына возни было много. Дотошный старик требовал от зятя тщательной упаковки, заставлял зашивать тюки ему одному известным способом: двойным швом и обязательно суровой ниткой, предварительно смоченной сахарной водой.