Но чудные мои, пугливые и мягкосердечные старики ошиблись. Люся оказалась совсем не типичной невесткой.
На второй день после свадьбы она явилась в родительскую комнату и звонким, неприятным, кондукторским голосом объявила:
— Значит, так. Раз уж я живу здесь, то и порядки устанавливать буду тоже я. С сегодняшнего дня все обязаны подчиняться моим приказаниям.
В тот же день она отстранила маму от стряпни.
— Современная наука о питании, — доверительно сообщила Люся, — не стоит на месте. Я решила внедрить совершенно другой рацион, чем тот, который свил себе гнездо в этом доме. Отныне я буду варить сама, и заранее предупреждаю, что никаких там бешемелей и соусов провансаль я признавать не намерена. Во-первых, это вредно для здоровья, а во-вторых, мне нужно скопить деньги на летний костюм. Надо!
С тех пор ежедневно происходили пренеприятнейшие сцены.
— Вы почему не едите суп?! — кричала моя Люся отцу.
— Простите, — беспомощно лепетал мой робкий, вежливый папа, — но я не ем овсянку.
— Это почему же не едите? Все едят, а вы, значит, какой-то особенный. Не можете?
— Не могу… Не привык.
— Ничего… Проголодаетесь и съедите!
— А вы, — обращалась она к матери, — почему во время утреннего чая читаете газету? Не знаете, что это мешает ровному выделению желудочного сока?
— Привычка.
— Отвыкать надо от этих ваших интеллигентских привычек!
— Но я не желаю отвыкать…
…Я вспомнил, как, в отсутствие моей волевой супруги, я приходил в комнату родителей и вместе с ними оплакивал мою судьбу, надеясь услышать от них совет, как лучше и скорее избавиться от этой страшной женщины. Но так мы ничего путного придумать и не могли.
— Хорошо бы разойтись, — говорил я.
Но о разводе старики не хотели и слышать. Они, счастливо прожившие вместе сорок лет, считали развод превеликим позором.
Трудно представить, какое веселье царило в нашем доме в тот день, когда моя Люся внезапно объявила, что уходит к человеку, который имеет отдельную квартиру и плюс ни одного родственника.
Моего отца от радости чуть не хватил удар, а мама расчувствовалась и, не зная, как отблагодарить свою невестку, отдала ей свое любимое, хорошо сохранившееся осеннее пальто.
Что касается меня, то, боясь, как бы Люся не передумала, я притворился обиженным, а после ее ухода первый раз за всю жизнь сбегал за водкой, напился и всю ночь громко пел массовые песни.
— Что застыл, как мумия? Столбняк у тебя, что ли?
— Да так, вспомнилось кое-что, — сказал я в свое оправдание. — Вот уж не думал, что встретимся.
— Чего же тут удивительного? — возмутилась она. — Человек не иголка, всегда отыщется. Это гора с горой не сходится, а живое существо в землю не зароется и друг друга найдет обязательно. Было бы желание.
Я заметил, что на любой вопрос она отвечает молниеносно, не испытывая никаких затруднений, и слова из ее рта вылетают, словно пятикопеечные монеты из разменного автомата в метро, уже заранее составленными фразами и готовыми предложениями.
То обстоятельство, что возглашаемые ею истины давным-давно всем известны, с ее точки зрения, ничуть не умаляло их достоинства. Ведь и выброшенная автоматом монета не теряет своей номинальной стоимости оттого, что годами находится в обращении?!
— Что имеем, не храним — потерявши, плачем! — сочла нужным сообщить моя гостья и, видимо, считая, что на такого человека, как я, можно подействовать только массированным ударом, обрушила еще одну словесную бомбу: — Мы не виделись, потому что находились далеко друг от друга, но, как говорится, старая любовь не ржавеет, а настоящее чувство в разлуке укрепляется и становится богаче и красивее!
Сказав это, она глубоко вздохнула и, подойдя к зеркалу, деловито напудрила лицо.
— Годы… — сказала она, безуспешно пытаясь выдавить ногтем черневший на кончике носа угорь. — Только другие куда хуже выглядят в моем возрасте. А на молоденьких так и смотреть противно. Придумали капоты какие-то. Ходят вразвалку, как беременные… Может, и ты такую чачу подцепил?
Я предпочел не отвечать и сухо спросил:
— Может быть, вы мне все-таки сообщите цель своего прихода?
Она даже не обернулась.
— Раз пришла, значит, не зря, значит, так надо.
— Кому надо?
— Ну тебе, мне… обществу.
Стараясь и на этот раз удержаться от резких выражений, я уточнил вопрос.
— Видите ли, — сказал я, — мне лично от вас ничего не надо, и потому я так добиваюсь узнать, зачем вы ко мне пришли?