— Что я должен делать? И нужно ли мне принимать в этом участие?
Саторнилос покачал головой. Он вдруг напомнил Деметрию быка. Печального загнанного быка Минотавра, вынужденного питаться зерном и овощным соком. Может быть, отсюда пошло его прозвище?
— Возможно, тебе придется что-то предпринять. Для себя, для нас, для Рима. Наверное, концы нитей находятся в руках прокураторов Сирии и Иудеи. У Ирода Антипы этим занимается старый эллин Никиас. И еще есть один человек, который должен связать эти концы. Мавританец по имени Афер, центурион Ирода. Он служит в городишке под названием Кафар Нахум.
Деметрий вдруг отчетливо вспомнил разговор с Саторнилосом на пристани в Байе. И имя, которое тот прошептал…
— Мне пора, — сказал Барадхия и встал. — Пойду проверю, как несут службу охранники. Уступаю место своему начальнику.
Из темноты к костру вышел Хикар. Он кивнул своему заместителю и присел на корточки. Барадхия удалился.
— Было бы излишне вежливо спрашивать вас, довольны ли вы проживанием и питанием, — сказал он, обращаясь к пленникам. — И все же: вам чего-нибудь не хватает?
— Свободы передвижения, — пробурчал Рави.
К удивлению Деметрия, Глаука вдруг очнулась и негромко произнесла:
— Да. И немного чистоты.
Хикар посмотрел на нее и рассмеялся.
— Я забыл, что ты родом из тех стран, где баня не роскошь, а необходимость. Баню я тебе предоставить не могу, а тазик вполне. Пойдем. — Он протянул руку.
Глаука растерялась. Потом нерешительно взялась за руку Хикара, и он помог ей встать.
— А вы?
Рави потянулся.
— Я начинаю верить, что выживу. Пойду сейчас в отведенную нам хижину, завалюсь со своей гремящей цепью и попробую помечтать о будущем.
— Могу ли я в твое отсутствие задавать Барадхии вопросы, касающиеся тебя? — спросил Деметрий.
Хикар мигнул, уставившись на него широко раскрытыми глазами, потом тихо ответил:
— Мы почти всегда придерживаемся одного и того же мнения. Особенно в отношении жителей отдаленных стран: Рима, Парфии, Мавритании. Он отвечает за свои слова, как и за мои.
Деметрий смотрел вслед Хикару и Глауке, пока они не скрылись из виду. Потом он прислушивался к позвякиванию цепей Рави, который побрел в хижину. После этого ему оставалось только слушать шорох ветра по верхнему краю скальной стены и монотонное потрескивание костра. Шаги охранников. Бормотание воинов, которым еще не хотелось спать. Жужжание и стрекотню ночных насекомых. Ему показалось, что вдалеке, в середине долины, журчит вода. Но может быть, это было всего лишь воспоминание о пристани в Байе. Пытаясь разобрать едва слышимые звуки и вглядываясь в темноту ночи, он сидел возле угасающего костра и думал о том, что еще несколько часов назад казалось ему совершенно немыслимым.
— Можно к тебе на несколько минут подсядет Эфиальт?
От неожиданности Деметрий вздрогнул.
— Если он принесет с собой мои деньги.
Руфус тихо рассмеялся.
— Этого он не сделает. Но сделает кое-что другое. — Он опустился на корточки рядом с Деметрием и внимательно посмотрел на него. — Ты сейчас немного яснее видишь? Ночь хороша для этого. Посмотри наверх.
Деметрий запрокинул голову. Высоко над ним сверкали далекие звезды.
— Как украшения Афродиты, не правда ли? — спросил Руфус. — Еще тише, почти шепотом он добавил: — Или Клеопатры.
Деметрий услышал какое-то шуршание и нащупал между собой и Руфусом что-то шершавое. Папирус?
— Если ты ляжешь на бок, лицом ко мне, ты сможешь прочесть. — Голос Руфуса был еле слышен.
— Что это?
— Тише! В Леуке Коме, в порту, было письмо для Глауки. Я захватил его с собой. Я же не знал, что вы там будете проезжать.
— Почему ты не отдал письмо ей?
— Сначала ты должен его прочесть. Чтобы ты знал, что представляет собой княгиня. Может, тогда твое недоверие ко мне станет меньше.
— Как стало меньше моих товарищей, верблюдов и денег?
— Просто прочти.
Деметрий вытянулся, опершись на локоть. Света звезд, луны, только что выглянувшей из-за кромки долины, и затухающего костра хватило, чтобы разобрать крупные знаки на папирусе.
Закончив читать, он посмотрел на Руфуса, который все еще сидел перед ним на корточках.
— И что теперь?
Руфус взял папирус. Быстрым движением он бросил его на тлеющие угли. Вспыхнули языки пламени — письмо сгорело.