Элеазар допил свою чашу двумя большими глотками.
— И да, и нет, — ответил он. — Так считают первосвященники и ортодоксы. Но наряду с ними существуют обычные евреи, которые были для Аристотеля варварами, скотом. Тебе разве не приходилось бывать, друг мой, в домах богобоязненных евреев, которые не чувствовали себя оскверненными твоим приходом? Пилат ненавидит верховных жрецов, первосвященников, бесполезных для общества толкователей священного писания, от которых меньше проку, чем от самой тощей коровы. Он ненавидит их так, как тысячи людей ненавидели римских консулов, сенаторов, для которых другие жители ойкумены, будь то римляне или нет, были просто накипью. — Он встал.
— Подожди. Мы еще не договорились, где увидимся завтра, а может быть, через несколько месяцев.
Элеазар покачал головой.
— Завтра я уезжаю из города. Мне здесь слишком тесно, душно и набожно, со всеми этими паломниками.
— Для чего ты вообще сюда приезжал?
— Мне нужно было кое о чем поговорить с царем и его советниками. Речь шла об одной услуге и деньгах. — Он рассмеялся. — О деньгах, которые я заплатил за вино.
Афер тоже поднялся.
— Я провожу тебя до ворот. Чтобы какой-нибудь эллин или самаритянин не принял тебя за накипь.
— Княгиня, — произнес Элеазар, склонив голову перед Клеопатрой, — и остальные. Пусть ваша ночь будет приятной. Я надеюсь, мы сможем еще когда-нибудь поболтать.
Афер взял его под руку, и они вышли. Через несколько шагов он вполголоса сказал:
— Были некоторые… обстоятельства, которые не дали нам поговорить, мой друг.
Элеазар похлопал его по руке.
— Такие обстоятельства мне знакомы. Это хорошо. Но все-таки жаль.
— Может быть, завтра утром? Чашу вина или сока с отваром из трав перед дорогой?
— Ты разрываешь мое сердце, но я отправляюсь очень рано.
— Куда?
— На северо-восток отсюда. В Десятиградье. Навестить друзей.
Афер остановился как вкопанный.
— Я выезжаю немного позже, но в том же направлении. Мы не могли бы часть пути проехать вместе?
— С удовольствием. — Элеазар с готовностью кивнул. — По пути я заеду еще в одно место, а завтра вечером буду ждать тебя у брода через Иордан.
— Итак, завтра вечером у брода через Иордан. Или завтра ночью, если я опоздаю.
— Договорились.
Когда Афер вернулся на верхний этаж, двери комнат, в которых остановились женщины, были закрыты. Через приоткрытую дверь в его комнату пробивался матовый свет.
Клеопатра стояла у окна, опершись о подоконник, и смотрела на пламя маленькой масляной лампы, которую Афер поставил на пол возле циновки.
Он закрыл за собой дверь, но не запер на засов.
— Где остальные, княгиня? — спросил он.
— Говори тише и глубже. Мне нравится твой голос.
— Хорошо. Вот так? — Афер перешел на шепот.
Она улыбнулась.
— Да, наверное. Пока. Таис и Леонид в первой комнате, Арсиноя и Мелеагр рядом. Так уж получилось.
— Я вижу, ты принесла две чаши и амфору.
— Тише, Афер. Я хотела поговорить с тобой кое о чем.
Он наклонился, наполнил чаши и протянул ей одну. Пальцы Клеопатры прикоснулись к его руке и слегка задержались на ней.
— И о чем же? — спросил он.
Она сделала маленький глоток, задержала вино во рту, потом проглотила и сказала:
— Вино прогоняет пресный вкус дня. Но вернемся к нашему разговору. Значит, вы считаете, что Руфус поехал в Ао Хидис, чтобы открыть ворота и устроить там резню, когда вы подойдете?
— Это единственное разумное объяснение. Все остальное было бы… ужасно.
— Если бы у тебя было десять динариев, то сколько бы ты поставил на удачное возвращение из пустыни?
— Четыре на то, что вернутся немногие, — сказал он, не колеблясь ни секунды. — И шесть на то, что вернутся многие.
— Включая тебя?
— Это будет беспощадная борьба. — Афер сдавленно засмеялся. — А я из многих или немногих?
Она сделала полшага вперед, придвинулась к нему вплотную и провела кончиком указательного пальца вокруг его рта. «Мягко, ласково, но как-то слишком решительно», — подумал он.
— Здесь и сейчас, — проговорила она, — ты не из многих. Ты всё. Настоящий мужчина, которого я больше никогда не увижу. Хороший мужчина…
— А что ты обо мне знаешь? Хороший мужчина…
— Ты не хотел бы запереть дверь?
Он кивнул и повернулся к двери. Ему казалось, будто она гладит своими словами его спину.
— Настоящий мужчина, — повторила Клеопатра. — Иначе Пилат не доверил бы тебе своих воинов. И грустный, с печальными глазами… Одинокий среди чужих. Ты хотел бы оказаться где-нибудь в другом месте, не правда ли? С женой и… да, с детьми. Ты был бы хорошим отцом, хотя и не готов им стать.