— Но они определяют все!
— Если существует только один бог и он охватывает все, то все ему и принадлежит. А что ему не принадлежит, например римляне, то не представляет собой никакой ценности, то есть хуже, чем дерьмо. Вернее… является просто ничем. И сегодня мы ничего изменить не можем. У нас есть только один выход: молить всех богов, чтобы они позаботились об обществе, где никому больше не придет в голову мысль, что существует только один-единственный бог, которому все принадлежит. А сейчас нам следует заботиться о людях.
Пилат вдруг рассмеялся.
— А ведь ты прав. У нас много работы. Но все это взаимосвязано. Кайафа пишет ерунду. С одной стороны, он утверждает, что Йегошуа хочет стать царем евреев и прогнать римлян. С другой, он пишет, что Йегошуа нарушает спокойствие тем, что порочит иудейскую веру. Вот, где это было? — Он снова развернул папирус, нашел нужное место, фыркнул и прочел вслух: «Чтобы его испытать, ему показали динарий с изображением Тиберия, который благоверному иудею нельзя даже рассматривать, а не то что прикасаться к нему. Он взял его в руку и сказал, что на нем изображение императора и что его следует использовать для уплаты налогов императору. Мол, кесарю кесарево, а богу богово. Но если такое отношение утвердится, то священники и толкователи потеряют все свое влияние. А если я, Кайафа, потеряю все свое влияние, то я не смогу больше обеспечивать мир и спокойствие». — Пилат снова свернул папирус. — Поскольку все принадлежит богу, то ничто не должно принадлежать человеку. И тем более божественному Августу, спокойствие которого он может охранять только в том случае, когда объявит его дерьмом. Вот уж когда мне трудно провести грань между тем, кто одержим богом, и обычным сумасшедшим.
Колумелла откашлялся.
— Мне доставляет удовольствие слушать твои понятные и разумные высказывания, друг мой. Но Афер здесь с другой целью, а в приемной много посетителей…
Пилат поднял руку.
— Ладно, хорошо. Больше не отклоняемся. Афер, что там с Йегошуа?
— Как я уже сказал, он праведник. — Афер покачал головой. — Я даже не знаю, как описать Йегошуа и охарактеризовать его… его учение. Он проповедует любовь, взаимопонимание…
— Один из этих мечтателей, — пробурчал Пилат.
— … и братство. Но не мятеж. История с монетой, о которой ты только что прочитал, напомнила мне одну его фразу. Он ведь лечит больных и делает это даже по субботам.
— А, — с досадой произнес Пилат, — и у него ничего не получается, не так ли? Лучше умереть, чем быть вылеченным в субботу? Лучше загнуться, чем разрешить прикоснуться к себе языческому врачу, осквернить себя?
— Когда его стали упрекать, он ответил приблизительно следующее: «Суббота существует для людей или люди для субботы?»
— Это не похоже на призыв к великому восстанию против Рима. — Пилат скрестил руки на затылке и уставился в потолок зала. — Я, конечно, вижу, что он мешает священникам и толкователям писания. Должен мешать. Они претендуют на полноту власти, почти царской власти, при толковании слова божьего. И если кто-то осмеливается преподносить людям божьи откровения по-иному, то он угрожает их власти. Так?
— Я думаю, что так.
— Значит, ты не считаешь его бунтовщиком? Одним из тех людей с кинжалами, которые все время приходят из Галилеи? Или одним из тех, кто может накликать бурю, как этот… как его там звали, которого Антипа в прошлом году велел казнить? Ио… Иоанн?
— Креститель? — Афер сделал губы трубочкой. — Йегошуа тоже крестит, но он не накличет бурю. Нет, господин. Я не считаю его бунтовщиком. Он праведник, который хочет обновить иудейскую веру, чтобы она служила людям, а не толкователям писания.
Пилат посмотрел на Колумеллу.
— Каково твое мнение?
— Я думаю, Афер прав. — Колумелла указал на заваленный свитками стол прокуратора. — Некоторые из твоих людей сообщили подобные сведения. Они пишут также, что количество его последователей невелико.
— Ну ладно. — Пилат отодвинул свиток на край стола. Я не верю в любовь и братство между мной и первосвященником. Вся эта история выглядит так, будто они делают из мухи слона, чтобы иметь возможность пожаловаться, что им угрожают. Перейдем к действительно важным вещам. — Он повернулся к писарю. — Ты пока свободен. Иди в соседнюю комнату и напиши ответ первосвященнику. Как обычно: почтение, сожаление, дружба, ожидание и тому подобное. Ты знаешь.
Писарь взял пульт, поклонился и пошел к маленькой двери, за которой через мгновение скрылся.
— Ао Хидис. — Пилат нахмурил брови. — Как обстоят дела с подготовкой?